Нил Гейман - Американские боги. Король горной долины. Сыновья Ананси
Заночевали они в мотеле «Супер 8» к западу от Ла-Кросса.
Рождество провели в дороге. Они двигались на северо-восток. Обработанные поля сменились сосновым лесом. Города встречались все реже и реже.
Рождественский ланч они устроили во второй половине дня в семейном ресторанчике на севере центрального Висконсина, похожем на гостиную в большом загородном доме. Тень уныло ковырялся в еде: на тарелке лежала пересушенная индейка, поданная с красным, сладким, как варенье, клюквенным соусом, резиновая на вкус жареная картошка и консервированный ядовито-зеленый горошек. А вот Среда едой наслаждался — судя по тому, как он на нее набросился и с каким причмокиванием поглощал. По мере насыщения он становился раскован — болтал, шутил, а когда приближалась официантка, худенькая блондинка, по виду вчерашняя школьница, принимался с ней флиртовать.
— Простите, милочка, не могли бы вы принести мне еще чашечку вашего восхитительного горячего шоколада? Надеюсь, вы не сочтете меня наглецом, если я позволю себе заметить, какой на вас невероятно соблазнительный наряд, и как он вам к лицу. Такой классный, праздничный, просто шикарный.
Официантка в яркой красно-зеленой юбке, отороченной по краю сверкающей серебряной мишурой, захихикала, залилась краской и радостно заулыбалась, а потом убежала за кружкой горячего шоколада для Среды.
— Шик, — задумчиво проговорил Среда ей вслед. — Класс.
Тень решил, что он говорит вовсе не о наряде. Среда умял последний кусочек индейки, смахнул салфеткой крошки с бороды и отодвинул тарелку.
— Эх, красота!
Он огляделся вокруг. Где-то тихо бубнила музыка, сплошь рождественские песенки: «У крошки-барабанщика даров сегодня нет, парапа-пампам, рапапам-пам, рапапам-пам».
— Что-то в мире меняется, — вдруг сказал Среда. — Но вот люди… люди всегда одинаковы. Бывают аферы на все времена, а бывают такие, что не выдерживают испытания жизнью и временем. Моя любимая афера уже давно вышла из употребления. Однако есть невероятное число извечных афер — Испанский узник, Скупщик-простофиля, Вкрадчивый жулик (это то же самое, что Скупщик-простофиля, только вместо бумажника работаешь с золотым кольцом), Игра на скрипке…
— Никогда не слышал про Игру на скрипке, — сказал Тень. — Про другие, кажется, слышал. Мой сокамерник говорил, что проворачивал Испанского узника. Он был тот еще аферист.
— Вот как, — сказал Среда и в глазах у него зажегся огонек. — Игра на скрипке — прекрасная, просто замечательная афера. В своей самой чистой форме она рассчитана на двух напарников. В ней все строится на жадности и скупости, как, собственно, и в других мошенничествах. Честного человека всегда можно обвести вокруг пальца, нужно только хорошенько подготовиться. Итак. Мы в отеле или каком-нибудь шикарном ресторане, сидим себе обедаем, и тут видим человека — пообносившегося, но все же элегантного, не замухрышку, хотя и без прежнего лоска. Назовем его Абрахам. Он уже готов расплатиться по счету — счет скромный, долларов пятьдесят — семьдесят пять, — и надо же, какая незадача! А где же бумажник? Боже мой, наверное, забыл у друга. Это в двух шагах. Он сейчас мигом к нему сбегает и вернется с бумажником! Дорогой хозяин, говорит Абрахам, вот, возьмите в залог мою скрипку. Она старенькая, как видите, но ею я зарабатываю на жизнь.
Увидев, что приближается официантка, Среда улыбнулся — широко и хищно.
— А, горячий шоколад! Его несет мне мой рождественский ангел! Скажите, милочка, не могли бы вы при случае принести мне еще вашего бесподобного хлеба?
Официантка — сколько же ей, подумал Тень, шестнадцать, семнадцать? — потупила взгляд и залилась пунцовым румянцем. Она трясущимися руками поставила на стол шоколад, прошла в конец зала к медленно вращающейся витрине с пирогами, остановилась и посмотрела на Среду. А потом прошмыгнула на кухню за хлебом.
— Ну так вот. Скрипку в футляре — естественно, старую и, может, слегка побитую — откладывают в сторону, а наш временно обедневший Абрахам отправляется на поиски бумажника. Все это время за договаривающимися сторонами следит шикарно одетый джентльмен, только что закончивший обедать. В этот самый момент он подходит к хозяину: не разрешат ли ему посмотреть скрипку, которую оставил уважаемый Абрахам?
Конечно разрешат. Хозяин протягивает скрипку, и джентльмен в шикарном костюме — назовем его Баррингтон — открывает рот от удивления, потом берет себя в руки, закрывает рот и с благоговением принимается рассматривать скрипку — точно его пустили в святая святых, чтобы посмотреть на мощи пророка. «Вот это да! — говорит он. — Это же — ведь это, видимо… — нет, не может быть — хотя да, так и есть — господи! Это невероятно!» Он показывает на клеймо мастера, полоску желтеющей бумажки внутри скрипки — но даже и без него, говорит Баррингтон, он все равно бы ее узнал по цвету лака, по резьбе, по форме.
Тут Баррингтон лезет в карман и предъявляет гравированную визитку, на которой написано, что он выдающийся торговец редкими и старинными музыкальными инструментами. «Так значит, это редкая скрипка?», — спрашивает хозяин. «Несомненно, — отвечает Баррингтон, продолжая с восторгом и благоговением рассматривать ее, — и если я не ошибаюсь, стоит она более ста тысяч долларов. Как торговец антиквариатом я бы сам отдал за этот шедевр пятьдесят — нет, семьдесят пять тысяч долларов, сразу, наличными. Я знаю человека с Западного побережья, который купит ее завтра не глядя, стоит только послать телеграмму, и заплатит столько, сколько я попрошу. — Тут Баррингтон смотрит на часы и лицо у него вытягивается. — Поезд… — говорит он. — Я сейчас опоздаю на поезд! Милостивый государь, когда владелец этого бесценного инструмента вернется, пожалуйста, передайте ему мою визитку, а мне, увы, нужно бежать!» На этом Баррингтон, прекрасно отдавая себе отчет в том, что времени у него вагон и ни на какой поезд он не опаздывает, откланивается и уходит.
Хозяин осматривает скрипку со смешанным чувством любопытства и жадности, и в мозгу его начинает зарождаться план. Время идет, а Абрахам все не возвращается. И вот под вечер он все-таки появляется в дверях, наш Абрахам, наш скрипач, потрепанный, но гордый, и в руках у него бумажник, бумажник, который знавал и лучшие дни, бумажник, в котором даже и в лучшие дни никогда не лежало больше сотни, и Абрахам достает из него деньги, чтобы заплатить за обед или проживание, и просит вернуть скрипку.
Хозяин кладет скрипку в лежащий на прилавке футляр, и Абрахам нежно прижимает ее к груди, словно мать — дитя. «Скажите, — говорит хозяин (гравированная визитка человека, готового заплатить за скрипку семьдесят пять тысяч долларов наличными, прожигает ему грудь через внутренний карман), — а сколько стоит скрипка вроде вашей? Моя племянница очень хочет играть на скрипке, а через неделю у нее как раз день рождения».
