Журнал «Если» - «Если», 2012 № 10
Тиндалл кивнул: у него с души, похоже, упал камень, когда командир изъявил готовность действовать привычным и понятным образом.
Бентон подъехал к Гаррету и тихо заговорил:
— Лейтенант, все уже поняли: что-то не так. Они знают не больше нашего, но пока офицеры держат себя в руках и спокойно исполняют свои обязанности, того же можно ждать и от нижних чинов. А значит, мы постараемся не внушать им тревоги. Вам ясно?
Лейтенант Гаррет кивнул:
— Так точно, сэр.
Кавалькада спустилась с холмов к реке, поднимая брызги, пересекла ее и выбралась на широкий, плоский берег. Чем ближе городская стена, тем больше деталей удавалось различить.
— Да они клинками дерутся! — воскликнул Гаррет. — И похоже, на них доспехи.
Кем бы ни были осаждающие, приближение кавалерии, похоже, не осталось незамеченным. Пока одни бойцы продолжали карабкаться по лестницам, другие со всех ног мчались к лагерю, где виднелся большой табун, и взлетали в седла. И вот уже перед наступающей ротой изрядная масса конницы.
Бентон следил за действиями противника в бинокль, недоуменно качая головой при виде допотопных доспехов и ярких флагов. И почему нет ничего огнестрельного?
— Это точно не индейцы. Одежда не та и оружие. Да и горожане не похожи на эллсуортцев.
— Сэр, эти парни настроены враждебно, — отозвался на слова командира Тиндалл. — Не иначе, по нам ударить решили.
— Я бы предпочел переговоры, но если хотят драки, они ее получат. Трубач, строй фронт!
Вновь и вновь разносились трели горна, пока оба взвода не перестроились из походной колонны в две ровные шеренги, одна за другой, фронтом к приближающимся всадникам.
Приказав роте стоять, Бентон приподнялся на стременах и воздел над головой раскрытую ладонь — во всем мире этот жест означал призыв к переговорам.
Неприятель приближался, седоки размахивали клинками и потрясали пиками. Конница накатывала лавой — ничего даже отдаленно похожего на строй.
Капитан Бентон окинул взглядом равнину, еще раз посмотрел на противника в доспехах и с клинковым оружием и принял решение. Опыт говорил, что обороняться на стене могут только поселенцы, а нападать — только враг. И этот враг, несомненно, решил атаковать регулярную кавалерийскую часть. А в роте всего-то сотня солдат на усталых конях, и против вчетверо, а то и впятеро больше. Нет, в сабельный бой Бентон своих людей не поведет.
— Пеший строй, стрельба взводными шеренгами. Лейтенант Гаррет, сержант Тиндалл, командуйте взводами.
Тиндалл отдал честь, повернулся лицом к роте и заревел:
— Рота, слезай! Карабины к бою! Первый взвод, к стрельбе с колена! Второй взвод, к стрельбе стоя!
Приказы эхом разлетались по рядам, кавалеристы выхватывали из пристегнутых к седлам чехлов укороченные винтовки Шарпса и спешивались. Каждый четвертый солдат отводил коней к фургонам, а остальные строились в длинные шеренги, обращенные к противнику, с интервалом между стрелками примерно в ярд. Стоявшие впереди бойцы опустились на колено. И минуты не прошло, а рота уже была готова к отражению атаки.
Оставшийся в седле Бентон медленно проехал вдоль фронта.
— Поднять знамена!
Солдаты сдернули холщовые чехлы с флага Соединенных Штатов Америки и небольшого, с «ласточкиным хвостом», флага 5-го кавполка. Ткань мгновенно развернулась и горделиво заполоскалась на ветру.
Неприятель был уже менее чем в полумиле, он прибавил темп, перешел на галоп.
— Ого, как гонят, — равнодушно отметил Тиндалл. — Коней притомят.
Он, похоже, не испытывал ни малейшей боязни. В гражданскую этот человек сражался при Гейнс-Милл, а потом принимал участие в десятках боев и стычек. Одной дракой больше, одной меньше…
Бентон снова поднял руку.
— Стойте! Мы кавалерия Соединенных Штатов!
Он сомневался, что атакующие способны разобрать его слова в топоте копыт. Да и вообще, противник, очевидно, ничуть не страшился ровных шеренг с наведенными на него карабинами.
Бентон ждал, достав револьвер. Чужая конница приближалась, из-под копыт взметая землю.
— Выбрать цель! Метиться тщательно! — распорядился он, медленно отъезжая за второй ряд спешенной квалерии. — Товьсь! Первый взвод, пли!
Передние дали с колена трескучий залп и, пока командир кричал «Второй взвод, пли», раскрыли затвор, чтобы извлечь пустую гильзу и вставить свежий патрон.
Залп следовал за залпом. У нападающих от грохота обезумели кони, они взвивались на дыбы и неистово били крупом. Люди в латах падали наземь: кому-то досталась тяжелая пуля пятидесятого калибра, кто-то просто не удержался на взбесившемся скакуне. Всего четыре залпа — и атака захлебнулась. Воцарился невообразимый хаос, уцелевшие враги удирали со всех ног — кто со своих, кто с лошадиных.
— Рота, прекратить огонь!
Сержант Тиндалл оглядел поле боя и покачал головой.
— Кэпн, похоже, их лошади никогда не слышали выстрелов. — Его собственный конь, приученный к грохоту боя, не повел и ухом. — И что мешало этим людям усидеть верхом? — Отгадка не заставила себя ждать. — У них же стремян нет! Совсем как у индейцев. Но таких индейцев, как эти, я отродясь не видел.
Бентон, переведя взгляд с поля боя на город, отметил, что штурмовавшая его пехота торопливо спускается по лестницам и устремляется в лагерь, но не для того, чтобы построиться в оборонительные порядки, а присоединяясь к паническому бегству своих конников.
Наблюдая эту сцену полного разгрома, сержант Тиндалл недоуменно чесал в затылке.
— Да будь я проклят! Сдается, наша взяла. Кэпн, и что теперь делать?
Бентон мог лишь пожалеть, что нет рядом вышестоящего начальства и нельзя переадресовать ему вопрос. Ничего не оставалось, как действовать по подсказке здравого смысла.
— Рота, садись!
Он подождал, пока коноводы приведут из укрытия лошадей и рота, уже верхом, снова построится в две шеренги.
— Трубач, «Шагом». Пора поближе взглянуть на этот город. Сержант Тиндалл, позаботьтесь, чтобы обоз не отставал.
Рота двигалась неторопливо, в обход побоища, но достаточно близко, чтобы Бентон мог разглядеть павших. У одних волосы светлые, у других — каштановые, у третьих — рыжие. Оттенки кожи и черты лица в основном европейские, но есть и азиатские. А оружие — не то раннего Средневековья, не то начала последнего периода Римской империи.
Все это совершенно не поддавалось объяснению, но Бентон понимал: что бы ни происходило вокруг, он должен вести свою роту. У него притупились все эмоции, и он полностью сосредоточился на служебной рутине: блюди устав и не рассуждай.
