Андрей Бочаров - Я и Я (сборник)
И только обрывок последней мысли…
«ТЫ МЕНЯ УЖЕ ВСТРЕЧАЕШЬ, МАРИНА?»
Станислав Бескаравайный. Сплетение ветвей
Только придется доказывать ему, что вы – главный.
Реклама револьвераОн поставил на полку яшмовую, рыжих оттенков, урну. Это был знак смерти от огня. Маленькое изящное изделие с бронзовыми ручками. Надпись старославянским шрифтом: «Валерий Игнатьевич Олефир» – и дата смерти. Раньше он обязательно ставил две-три строчки эпитафии, вмещавшие в себя чувства предпоследних дней. Однако сейчас отказался от подобного. Посчитал пижонством.
Урны всевозможных расцветок – черного гранита и лазуритовые, агатовые и коралловые – уже почти вытеснили с полок книги. Получался яркий, немного причудливый узор. «Третий Адам» временами думал, что давно пора было бы заказать переделку всей стены – чтобы квадратные ячейки с прозрачными дверцами, чтобы строго и красиво, для всего свое место и порядковый номер.
Персональный колумбарий.
Но Валерий одновременно желал сохранить эту неуловимую гармонию разноцветных каменных сосудов. Подобные вещи не гарантировали человечности и не могли работать даже ее надежным тестом, но были чем-то вроде приметы, призрачного залога людского ощущения мира. Они составляли ритуал возвращения, начало еще одной попытки.
Только в этот раз у него было очень мало времени. Воспоминания требовали как можно быстрей вернуться в ситуацию, взять в руки упущенные нити замысла, продолжить интригу. Светлый, искрящийся оптимизм, который сопутствовал каждому возвращению, превращал хитроумный замысел в пустячное дело. Если нельзя спасти мир целиком, то сохранить людей, пусть и не всех, – это уж точно удастся.
Потому Валерий не стал задерживаться у себя дома. Его любимые книги и бутылки с марочными винами в этот раз остались на полках не потревоженными, даже к Юле заезжать не было времени. Рабочий пиджак, крепкие ботинки вместо домашних туфель, проверка содержимого карманов – и вперед. Он внимательно посмотрел в зеркало: там отражался во всех отношениях средний человек. Средний рост, рядовая фигура. Разве что из-за массивной челюсти лицо казалось квадратным, а еще больше это впечатление усиливали морщины на лбу и пронзительные, будто сверлящие все вокруг, глаза. На таком мрачном фоне любая улыбка казалась случайной гостьей.
Ну да другого лица он себе делать не хотел.
Саквояж с товаром для первого фигуранта, первого объекта его интриги, ждал Валерия в прихожей. Такси пришлось вызывать на лестнице.
* * *Серо-красная коробочка автомобиля ползла по кипящим электронно-механической жизнью улицам. Дома с последней поездки обросли каким-то серым сверкающим мхом, отчего казалось, что все вокруг припорошено блестками. Привычным был поток машин тысяч моделей, которые прямо на ходу меняли облик, и небо, затянутое почти сплошной сетью из тросов, эстакад, подвесок и монорельсовых дорог. Все это буйство техники общалось между собой, правда, в уже недоступной для человека области. Пожелай Валерий услышать их диалоги или увидеть предметы их споров – прозрачные стекла такси стали бы экранами и на них беспрерывной лентой пошла бы смесь из рекламы, расчетов и обрывков программных кодов.
Но Олефир уже давно предпочитал просто смотреть в окно, как смотрят пассажиры скоростного поезда на сельский пейзаж: рядом с дорогой отдельную корову разглядеть трудно, но виды на дальнем плане очень даже ничего. Если вникать в суть каждой новой перемены, будет только грустно и, может быть, даже страшно. А просто так, без разъяснений, город в огнях был очень красив, несмотря на всю свою механистичность. Так бывает красиво диковинное морское существо – быстрое и грациозное, жаль, что совсем чужое.
Такси предупредительно пискнуло и пошло вниз – в сеть переходов и туннелей. Электронной жизни там меньше не стало, а со свободным проездом и дорогами было хуже. Такси то и дело останавливалось, заваливалось на бок или просто перебирало колесными блоками, будто лапами. Кабина с человеком едва успевала поворачиваться относительно каркаса такси и оставаться вертикальной – Валерия ощутимо трясло.
Но вот за окном мелькание прожекторов окончательно сменилось сумраком технической подсветки, перестали мелькать большие силуэты и даже потоки маленьких механических тварей ощутимо пошли на убыль. Прибытие. Дверца поднялась, Олефир выбрался наружу.
Такси укатило.
Помахал руками, размялся – разговор с семейством Бражниковых никогда не был легким делом, и до кулаков могло дойти по самому пустяковому поводу. Валерий прокрутил в памяти привычки старообрядца. Подхватил саквояж и пошел в самый маленький и захламленный коридор. Пожалуй, только в таких местах еще водились люди с независимым характером, да притом без микрочипов в голове и виртуальных воспоминаний. В «Аркадиях» – многочисленных вариантах сельского рая, зоны которого встречались от тропиков до полюса, – жили дети состоятельных родителей. Возраст их не имел значения. Как только человек начинал задаваться вопросами жизни и смерти, искать настоящей власти или просто самостоятельности, – он неизбежно стремился к машинам, залезал в виртуальность и уходил в большой мир.
Идти пришлось долго, много дольше, чем ехать. Старый технический лаз, построенный для бесперебойного обслуживания отключенных ныне трубопроводов, несколько раз поворачивал, расширялся, сужался, пока не вывел Олефира к занавесу из обыкновенной холстины. Впрочем, холстина эта в прошлой жизни была термической изоляцией. Занавес перегораживал коридор, а рядом на леске висел молоток. Над занавесом была укреплена маленькая медная икона. Валерий взялся за ручку и постучал в стену.
С той стороны холстину отодвинул мальчишка лет десяти в линялом спортивном костюме «Дот» и со стволом солидного калибра в руках.
– Ты? – он был удивлен.
– Я, Григорий, я. Дед на месте? Позови.
Мальчишка секунду колебался, но задернул ткань и поспешно – судя по звуку шагов – удалился.
Бородатый человек во власянице, которого привел Григорий, был хитрым и пронырливым религиозным фанатиком, готовым на многие жертвы во имя своих идей и совершенно не переносящим чужих мнений. Настоящего старообрядчества в нем оставалось на донышке, однако же внешне все ритуалы он соблюдал строго и, как вышел, первым делом двуперстно перекрестился на икону. Единственной щелью в броне его догматов была торговля.
Бражников-старший обладал звенящим и одновременно скрежещущим баритоном. Валерий переключил слуховое восприятие на дисплеи в контактных линзах – получилась проповедь в бегущей строке.
