Роберт Сойер - Факторизация человечности
Однако в конце концов конструкт появился снова, разрастаясь и разворачиваясь.
Кайл нетерпеливо дождался, пока кубическая дверь отделится от конструкта, а потом они с Бекки подхватили её и отнесли в сторону. Хизер вышла наружу.
— Вау, — сказал Кайл, испытывая огромное облегчение от того, что она вернулась, но по-прежнему ошеломлённый увиденным. — Вау.
— Зрелищно, правда? — сказала Хизер. Она обняла мужа и поцеловала, потом протянула руку и притянула к себе Бекки.
— Жаль, что с новым конструктом придётся начинать с самого начала, — сказала она. — Видишь ли, конструкт всегда возвращается в психопространство в том же месте, где он был в прошлый раз. Но этот — новый. Мне пришлось повторить весь свой путь, чтобы снова тебя отыскать. К счастью, я там уже освоилась. Так вот, я сделала так, что ты окажешься прямо перед набором гексагонов, в котором находится и твой, и оттуда ты сам сможешь найти Мэри. Если, понятное дело, твой разум интерпретирует всё это точно так же, как и мой. Тебе придётся пробовать кнопки в этом наборе наугад, но поиск нужной не должен занять слишком много времени. Ты помнишь, что я говорила о процедуре выхода?
— Вообразить выпадение кристаллов из раствора? Да, помню.
— Хорошо. — Она сделала паузу. — Ты знаешь, что я люблю тебя.
Кайл кивнул и заглянул её в глаза.
— Я тоже тебя люблю. — Он улыбнулся Бекки. — Я люблю вас обеих.
— В этом, — ответила Хизер, — я ничуть не сомневаюсь. — Она снова улыбнулась ему. — Твоя очередь.
Кайл взглянул на конструкт, вид которого по-прежнему завораживал. Он ещё раз поцеловал жену, чмокнул в щёку дочь и забрался внутрь, умостив пятую точку на субстратном полу центральной камеры. Под его весом она даже не прогнулась.
Хизер снова напомнила ему, что он может визуализировать конструкт, просто закрыв глаза. А потом они с Бекки подняли кубическую дверь — которая, как она отметила, была заметно тяжелее, чем в первом кострукте. Понадобилось некоторое время, чтобы правильно её установить, но в конце концов она со щелчком заняла своё место.
Кайл подождал, пока его глаза привыкнут к полумраку. Созвездия пьезоэлектрических квадратиков были прекрасны своей геометрической простотой. Конечно, подумал он, они должны формировать некую схему: контуры и паттерны, особым образом распределяющие пьезоэлектричество и реализующие неизвестные функции. А когда сорок восемь панелей свёртываются и каждая из них накладывается на другую, появляются специфические межпанельные замыкания. Физика всего этого будоражила воображение.
Он протянул руку вперёд и нажал кнопку «старт».
Гиперкуб свернулся вокруг него, как и говорила Хизер.
И он оказался там.
В психопространстве.
Боже.
Он попытался сориентировать то, что видел, так, как учила Хизер. Он продолжал видеть две сферы снаружи вместо двух соединённых полусфер изнутри. Кайл находил это раздражающим — как те проклятые «трёхмерные» картинки, популярные в середине 1990-х. Тогда ему также не удавалось ничего увидеть, и…
— и внезапно что-то щёлкнуло, и он оказался там.
Так вот, подумал он, каково иметь третий глаз.
Он сосредоточился на стене огромных гексагонов, и прямо перед ним они сжались, уменьшившись до размеров клавиш на клавиатуре.
Это сбивало с толку; перспектива всё время куда-то сдвигалась. Он почувствовал, как начинает болеть голова.
Он закрыл глаза, позволил конструкту материализоваться вокруг него, заново сориентировался, чувствуя, как его обдувает проникающий снаружи воздух.
Через несколько секунд он снова открыл глаза и затем исторг из себя невидимую руку.
Он коснулся гексагона…
… и его ошеломила яркость захлестнувших его образов.
Прошло несколько секунд, прежде чем он начал их разбирать.
Это был не его разум.
Скорее, это был чей-то сон — всё искажено, размыто, и все — чёрно-белое.
Потрясающе. У самого Кайла сновидения были чёрно-белыми, но Хизер говорила, что видит цветные сны.
Впрочем, для праздного любопытства ещё будет время. Он сделал, как ему сказала Хизер — вообразил себя кристаллизующимся и выпадающим в осадок.
Он попробовал ещё раз. Ещё один гексагон, ещё один разум, и снова не его. Похоже, водитель грузовика — смотрит на шоссе и слушает музыку кантри, думает о том, как приедет домой к детям.
И снова. Мусульманин, по-видимому, во время молитвы.
И снова. Девочка, прыгающая со скакалкой на школьном дворе.
И снова. Скучающий крестьянин где-то в Китае.
И снова. Ещё один спящий смотрит чёрно-белые сны.
И снова. Опять спящий, только без сновидений; его (или её) разум практически пуст.
И снова…
И снова…
И…
Он.
Это было словно психическое зеркало, и это сбивало с толку. Он видел себя, видящего себя. Его мыслям отвечало безмолвное эхо. На секунду Кайл перепугался, что зациклится и перегрузит себе мозг. Но усилием воли ему удалось найти способ отключиться от настоящего и начать бороздить собственное прошлое.
Ему не составило труда отыскать образы Хизер и Бекки.
И Мэри.
За этим он и явился сюда — чтобы коснуться разума Мэри, но…
Нет. Нет, потом у него будет масса возможностей. Сейчас явно не время.
Однако впервые войти в длительный контакт с мертвецом…
Он почувствовал, как его пробирает холод.
Сердце затрепыхалось.
Хизер была там, в его мыслях. Она объяснила ему суть неккеровой трансформации — как переориентировать свою перспективу и перепрыгнуть непосредственно в её гексагон, где бы он ни был.
Там будет всё ему открыто. Всё, чем была его жена, всё, о чём она когда-либо думала.
Её перспектива. Её точка зрения.
Он сосредоточился на ней, расфокусировал взгляд, попытался перевести её на передний план, а самому скользнуть на задний, и…
И…
Боже.
Боже.
Господи всемогущий.
Кайл был слишком молод, чтобы застать выход на большой экран «Космической одиссеи 2001»; впервые он её посмотрел на видео, и в тот раз она не произвела на него особого впечатления. Но в 1997, когда ему было двадцать два, в Галерее искусств Онтарио на большом экране демонстрировали отреставрированную версию.
Это было словно ночь и день — фильм, который, как он думал, знает, и настоящий фильм — больше, богаче, сложнее, очень красочный и совершенно потрясающий.
Путешествие всей жизни.
Это было очень похоже. Хизер, которую он знал, выписанная крупно, в ярких цветах, которых он раньше никогда не видел, с полифоническим звуком, от которого дрожит кресло.