Филип Дик - Человек в высоком замке (пер. О.Колесников)
Слишком многого я хочу от нее и поэтому остаюсь ни с чем».
– Послушай, – смиренно обратился он к вещице. – Разве я прошу так уж многого?
«А что если я злобно встряхну ее, как старые, остановившиеся часы?» Он так и сделал: вверх-вниз. Или как кости перед решающим броском. Чтобы разбудить спящее в ней божество. Никому не известное. Мистер Тагоми снова яростно потряс зажатую в кулаке вещицу и потом опять принялся смотреть на нее.
«Ты маленькая вещица, ты – пустышка, – подумал он. – Нужно ее обругать, испугать».
– Мое терпение кончается, – сказал он тупо.
«Ну и что дальше? Выбросить тебя в канаву? Подышать на тебя, потрясти, снова подышать? Принеси же мне выигрыш!»
Он рассмеялся. Какая бессмыслица – здесь, на самом солнцепеке. Какой спектакль для прохожих. Он тайком огляделся, но никто на него не смотрел. Старики посапывали, как и прежде. Он облегченно вздохнул.
«Ну, кажется, я уже все перепробовал, – решил он, – умолял, старался вникнуть, угрожал, философствовал, сопоставлял. Что еще можно сделать? А может быть, просто побыть здесь еще чуть-чуть? Может быть, все-таки что-нибудь случится? Когда я был ребенком и мысли мои были ребяческими, но теперь я вырос из детского восприятия мира. Тогда было проще. Теперь я должен искать ответы на свои вопросы другими способами. А значит, и мой подход к этой вещице должен быть другим, соответствующим моему теперешнему мироощущению. Поход должен быть научным. Следует логически осмыслить каждый аспект систематически, классическим экспериментальным методом Аристотеля».
Он приложил палец к правому уху, чтобы не слышать шума уличного движения и прочих отвлекающих звуков. Затем он плотно прижал серебряный треугольник, как раковину к левому уху.
Ничего. Никаких звуков. Даже гула океана, а на самом деле шума собственного кровообращения не слышно. Ничего.
Какое же тогда чувство может постичь скрытую в этой вещи тайну? От слуха, очевидно, пользы нет. Мистер Тагоми закрыл глаза и принялся ощупывать каждый миллиметр безделушки. Осязание дало тот же эффект: пальцы не смогли ему поведать ни о чем. Запах. Он поднес серебро поближе к носу и втянул запах.
Слабый металлический запах, но он нес в себе какое-то другое значение. Вкус?
Открыв рот, он вложил туда треугольник, попробовал его на зуб, словно это был пряник, но жевать не стал.
Никакого иного содержания, не присущего серебру – просто нечто горькое, твердое и холодное.
Он вновь держал ее на ладони.
Значит, снова возврат к зрению, к этому наивысшему из чувств в соответствии с греческой шкалой ценности. Он поворачивал серебряный треугольник из стороны в сторону, стараясь увидеть его во всех возможных ракурсах.
«Что же я вижу, – спросил он себя, – после всего этого упорного, терпеливого изучения? В чем ключ к истине? Ну уступи, выдай свою собственную тайну. Подобно морскому черту, вытащенному из глубины, которого поймали и приказывают рассказать обо всем, что находится там, внизу, глубоко в водяной бездне. Но черт ведь не притворяется, он безмолвно погибает от удушья, становится камнем или глиной, мертвым веществом, вновь возвращается в твердую субстанцию, обычную для неживого мира. Металл извлечен из земли, – подумал он, глядя на серебро, – снизу, из мест, спрятанных ниже всех других, из самых плотных слоев, из мира троллей и пещер, сырого, всегда мрачного мира тьмы, в ее безысходном, наиболее тоскливом виде, мира трупов, гниения, разложившихся останков, всего умершего, слой за слоем откладывающегося под нами и постепенно распадающегося на элементы, демонический мир неизменности, времени, которого не было. И все же здесь, на солнце, серебряный треугольник сверкает, отражает свет, огонь. Это вовсе не сырой или темный предмет, вовсе не отяжелевший, потерявший живое, а пульсирующий им. Он принадлежит к самой высшей сфере, сфере света, как и положено произведению искусства. Да, это работа настоящего художника: взять кусок скалы из темной безмолвной земли, а превратить его в сверкающий небесный свет, и тем самым вернуть жизнь мертвому. Труп превращается в тело, полное жизни; прошлое отступает перед будущим. Так кто же ты: темный мертвый мрак или ослепительно живой свет?» Серебряная вещица на ладони плясала и ослепила глаза. Он прищурился, наблюдая теперь только за игрой ладони.
Какому пространству принадлежит эта вещь?
Уходящему ввысь, к небесам. А какому времени?
Изменчивому миру света. Да, эта вещь извергает свой дух – свет. И тем она приковала его внимание. Он не мог оторвать от него взора. Она как будто приворожила его к себе своей загадочностью, своей сверкающей поверхностью, и он уже был не в состоянии управиться с нею, не мог от нее избавиться по своей воле.
«А теперь скажи мне что-нибудь, теперь, когда ты заполучила меня в свои силки. Я хочу услышать твой голос, ослепи меня чистым белым светом, таким, какой мы ожидаем увидеть только в загробной жизни. Но мне не обязательно дожидаться смерти, распада моего мира, того времени, когда душа будет искать иного прибежища. И все эти устрашающие или доброжелательные божества – мы обойдемся без них так же, как и без тусклого дымного света, и пройдем мимо совокупляющихся пар, мимо всего, кроме этого света. Я готов без страха стать к нему лицом. Замечаешь, что я не отвожу глаз? Я ощущаю, как горячие ветры кармы гонят меня, и тем не менее я остаюсь здесь. Мое воспитание было правильным: я не должен морщиться от чистого белого света, потому что если я это сделаю, я еще раз войду в круговорот рождения и смерти, никогда не познаю свободы, никогда не получу отпущения. Покровы бремени жизни, покровы Майи вновь ниспадут на меня, если я…»
Свет исчез.
В его руках был всего лишь тусклый серебряный треугольник. Тень заслонила солнце.
Мистер Тагоми поднял голову.
Высокий полисмен в голубом мундире стоял, улыбаясь, рядом с его скамьей.
– Что? – ошеломленно спросил мистер Тагоми.
– Я просто наблюдал за вами, как вы орудуете с этой головоломкой.
Полисмен двинулся по дорожке.
– Головоломка? – эхом отозвался мистер Тагоми. – Это не головоломка.
– Разве это не одна из тех небольших проволочных головоломок, где нужно разнять составные части? У моего сына их целая куча. Некоторые из них очень трудные.
Полисмен пошел прочь.
«Все испорчено, – подумал мистер Тагоми. – Мой шанс погрузиться в нирвану исчез, уничтожен этим белым варваром, неандертальцем – янки. Этот недочеловек предположил, что я ломаю голову над детской пустой забавой».
Поднявшись со скамьи, он сделал несколько неуверенных шагов. «Нужно успокоиться. Ужасная, свойственная низшим классам шовинистическая расистская брань, совершенно меня недостойная».
![Филип Дик - Затворник из горной твердыни [= Человек в высоком замке]](/uploads/posts/books/117875/117875.jpg)
![Филип Дик - Затворник из горной твердыни [= Человек в высоком замке]](/uploads/posts/books/118181/118181.jpg)