Харлан Эллисон - Миры Харлана Эллисона. Том 0. Волны в Рио
Только случайный шум винтов невидимого перепахивающего небо вертолета нарушал устойчивый шелест машин. Он быстро пересек тихую улицу.
Темный квадрат Мемориала был усеян слабо вырисовывающимися прямоугольниками окон. Освещенные окна. Пустой горький смех зародился у него где-то в животе, когда он увидел этот свет. Уступка Человеку... уступка Всемогущего Бога машин.
Какая-то мысль шевелилась в голове Бергмана, пытаясь выйти на свободу. Он конченый человек. Ничто не может быть правильным, если началом ему послужило что-то, подобное смерти девушки. Но что он может поделать?
И ответ пришел: "Ничего".
Он знал, что мехдоки не превосходили людей... но как он мог это доказать? Отвлеченные утверждения будут встречены Колкинзом с еще большей неприязнью, и дело, вероятно, кончится лишением его лицензии. Он намертво попал в ловушку.
Как долго это может продолжаться?
Позади него настраивались механические уши, глаза робота фокусировались на сгорбленной фигуре бредущего человека.
Дождь не мешал наблюдению.
Роког моторов вертолета заставил Бергмана взглянуть вверх.
Сквозь дождь и туман ничего не было видно, но звук доносился, и в нем закипала ненависть.
- Сейчас они лишили меня человеческого, отня/ш жизнь. Я ненавижу их. Его глаза горели ненавистью, пока он всматривался в небо под климатическим куполом; слыша шум перемещающегося вертолета, смешивающийся со слабым гулом работающего купола. Он отчаянно искал что-нибудь, против чего он мог направить свои чувства беспомощности и безысходности.
Поглощенный этим, он не заметил старуху, вышедшую украдкой из служебного входа здания, пока она не коснулась дрожащей рукой его рукава.
Тень скрыла фигуру, наблюдающую за Бергманом, а теперь и старой женщиной, в дальнем конце улицы.
- Вы - врач? Вот уже три дня, как Чарли становится все хуже и все больше опухает живот. Я видела, как вы выходите из госпиталя каждый день вот уже три дня... - слова наскакивали одно на другое, и смысл их затемнялся акцентом. Опытное ухо Бергмана, привыкшего к такому произношению с тех пор, как его взял к себе Колбеншлаг, различало что-то еще в голосе старой женщины: беспомощный ужас просить кого-то прийти на помощь любимому человеку.
Темно-синие глубокие глаза Бергмана сузились. Что это?
Пытается позвать его домой? Или это ловушка Колкинза?
- Что тебе надо, женщина? - спросил он.
- Посмотрите Чарли. Он умирает, доктор, умирает! Он просто лежит и дергается, и каждый раз, когда я касаюсь его, он подпрыгивает и машет руками и... - ее глаза широко раскрылись от страшного воспоминания.
Сердитые мысли, подозрения были сразу отброшены, и возобладала другая часть его натуры. Внимание сконцентрировалось на описываемой болезни.
-... и он все время ухмыляется, доктор, ухмыляется, будто он умер и все вокруг весело, весело... Это хуже всего... Я не могу смотреть на него, доктор. Пожалуйста... пожалуйста, помогите.
Помогите Чарли. Док, он умирает. Мы были вместе пять лет и вы... вы сделайте что-нибудь. - Она зарыдала.
Бог мой, подумал Бергман, она описывает столбняк. Запущенный случай со спазмами. Risus sardonis. Господи, почему она не отправит его в госпиталь? Ведь завтра он умрет, если она этого не сделает. Громко он спросил, все еще подозрительно: - Почему вы медлите? Почему не отправили его в госпиталь? - Он ткнул пальцем в сторону освещенного корпуса через улицу.
Весь накопленный гнев, помноженный на врожденную врачебную раздражительность, столкнувшись с бессердечным небрежением к больному, выплеснулся в этих вопросах. Старуха отпрянула, в глазах появился испуг, и морщинистое лицо выразило ужас:
- Я... я не могла этого сделать, док. Я просто не могла. Чарли бы мне не позволил. Последнее, что он сказал перед тем, как начать дергаться, он сказал: "Не отправляй меня в этот госпиталь, Кати, с этими железяками, обещай." Я обещала, док, и вы осмотрите его, он умирает, док, вы должны помочь нам, он умирает.
Стоя рядом, она хватала его за лацканы пиджака костлявыми руками, продолжая умолять.
Если бы робокоп увидел, как эта старая женщина разговаривает с ним, он мог бы зарегистрировать его имя, и это был бы его конец в Мемориале. Навесили бы ярлык частнопрактикующего, даже если бы это не было правдой. Как он может лечить мужа этой женщины? Это будет конец его хилой карьеры. Ему вспомнились правила. Что там говорилось, ему было хорошо известно. Тогда ему конец. А если это ловушка?
Но столбняк!
(Ужасная картина - человек в последней стадии сжатия челюстей представилась ему. Скрюченное тело, завязанное в узел, как будто конечности сделаны из резины; леденящее душу выражение лица с оттянутыми назад и вниз лицевыми мышцами, с улыбкой смерти, поразившей каждый дюйм нервной системы. Хлопанье двери, прикосновение, кашель - этого достаточно, чтобы вызвать у больного ужасные конвульсии. И наконец поражается грудная клетка, и человек задыхается. Мертвый... с пеной во рту...)
Но быть изгнанным из Госпиталя! Он не может рисковать.
Практически не отдавая себе отчета, Бергман произнес: - Уходи, если тебя увидит робокоп, он арестует нас обоих. Уйди... и не повторяй таких попыток. Если тебе нужна медицинская помощь, обратись к мехдокам из Госпиталя. Они бесплатны и лучше, чем любой врач-человек! - Слова звенели в ушах.
Женщина отшатнулась, презрительная улыбка обнажила зубы. Она фыркнула: - Мы лучше умрем, чем обратимся к ним!
Мы не хотим иметь с ними дел... мы думали, что вы, врачи, все еще помогаете бедным... а вы ... - она повернулась и ушла в темноту. До Стюарта донеслись тихие рыдания. Они были полны невыносимого отчаянья и ужаса смерти, ждущей в тумане ее и любимого ею человека.
Рыдания стихли вдали...
- Будь ты проклят навеки!
Внезапно напряжение последних месяцев, ужас от того, что он чуть было не сделал с голубоглазой девушкой, испуг и печаль сошлись в одной точке. Он почувствовал себя опустошенным и понял, что если и терять карьеру, то правильным путем. Он врач, и человек нуждается в его помощи.
Он сделал шаг в темноту.
- Подождите, я...
И понимая, что подписывает себе приговор, он дал ей остановиться, увидел, как надеждой загораются ее глаза, и произнес:
- Я... извините. Я очень устал. Проводите меня к нему. Я помогу.
Она не стала произносить слов благодарности. Но он знал, что они у нее есть. Они пошли вместе, а соглядатай последовал за ними.
Вонь Слобтауна атаковала Бергмана сразу в момент пересечения невидимой границы. Официальной границы не существовало, но ошибиться было невозможно.
Сделав один шаг, они ступили в преисподнюю.
