Елена Крюкова - Беллона
Женщины вставали кругом. Стаскивали с себя робы, штаны и халаты. Держа тряпки в руках, заслоняли нары. На нары ложилась беременная, раздвигала ноги. Тереза смотрела на свою руку. Рука еще чистая. Не успела загрязниться. На всякий случай Тереза вытаскивала из кармана клочок стерильной ваты и, плюнув на вату, тщательно протирала руку, запястье, пальцы, ногти. Потом запускала руку женщине между колен. Пальцы сами находили теплый лобок. Успокаивающе гладили. Ладонь ощупывала бугрящийся живот. Тепло переливалось из спокойной ладони в напряженное тело. Расслабься, шептала Тереза, прошу тебя, расслабься. Не думай ни о чем плохом. И дыши ровно. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Вот так. Так. Так.
Рука проталкивалась в темное, горячее, красное. Опытные пальцы находили матку, делали массаж, сжимались и разжимались. Женщина стонала, закинув голову, и другие женщины зажимали ей рот кофтами и платками, чтобы снаружи не услышала надзирательша. Я сейчас кое-что сделаю еще, потерпи, шептала Тереза. Женщина сжимала зубы и губы и терпела. И это было хорошо, правильно.
А сейчас из тебя пойдет кровь. И ты немного потужишься. И из тебя выйдет плод. Не плачь по нем. Ты еще родишь дитя. Если выйдешь отсюда. А ты отсюда выйдешь. Ты доживешь. Ты не умрешь. Не умрешь.
И женщина, что корчилась от боли под ее чуткими, подвижными зрячими руками, повторяла вслед за ней послушно: я не умру. Я не умру.
А потом, извергнув плод, держала его на руках и плакала.
А потом, завернув в изодранную на лоскутья нижнюю юбку, украдкой, до отбоя, за бараками, пробиралась в туалет и там, зажмурившись, швыряла в круглую жуткую вонючую дыру того, кого в мыслях покрывала поцелуями, прижимала к сердцу и весело подбрасывала в воздух. Своего ребенка.
И однажды к Терезе Дейм, врачу лазарета в Аушвице, явилась еще одна беременная.
Пока она шла к Терезе, еле переставляя ноги, через весь длинный барак, Тереза опытным глазом схватила: срок небольшой, а плод крупный. Женщина была одета не в штаны и полосатую рубаху -- в широкое полосатое рабочее платье, и под складками надзиратели не смогли пока обнаружить ее живот. Она, Тереза, видела, а немцы -- нет.
Женщина подошла близко к нарам и чуть тронула руку Терезы.
- Добрый вечер, - прошептала она.
- Добрый, - ответила Дейм.
Она видела: женщина не немка, но хорошо говорит по-немецки.
- Я хочу...
- Я знаю, - перебила ее Тереза. - Ложись, я тебе помогу.
- Нет. Я хочу, чтобы вы помогли мне сохранить ребенка.
Тереза на миг онемела.
- Ты не хочешь жить. В Аушвице беременных убивают, как только обнаружат брюхо.
- Я знаю, - теперь перебила Терезу она. - Все знаю. Но помогите. Помогите!
Тереза впервые видела такие глаза.
Она утонула в этих глазах. Пыталась выплыть. Вглатывала воздух. Задыхалась. Нахлебалась отчаяния и слез. Гребла, выгребала сквозь дикое горе. И не было просвета. И затягивала пучина. И, чтобы спастись, Тереза выдохнула:
- Я... попробую...
Двойра сцепила зубы. На щеках, над челюстями, двигались, шевелились желваки.
- Попросите доктора Менгеле. Или... кого-то из его помощников. Пусть они знают. Пусть... позволят мне... выносить его... и родить. Прельстите их...
Двойра замолчала.
Тереза сдавленно крикнула:
- Вы добровольно отдадите вашего ребенка для опытов?!
Заклеила себе рот рукой. Так сидела, испуганно, диким зверем, косясь в барачное окно.
- Я никому его не отдам, - твердо сказала Двойра. - Ни для каких опытов. Я хочу его родить! Родить! Чтобы он жил!
- Но это невозможно! Здесь этого нельзя! Я могу сохранить жизнь только вам! Вам, понимаете, вам!
Двойра не опускала головы. Глядела Терезе в глаза.
- Фрау Тереза. - Она облизнула сухие губы. Вздохнула. - Тогда я пойду сама к ним. И скажу: стреляйте. Сразу! Чтобы все сразу! Кончилось.
Дейм взяла Двойру за руки.
- Тихо, тихо. Не так громко. Многие уже спят. Вы из какого барака?
- Из пятого.
- Вы должны вернуться до отбоя.
- Я вернусь.
- Я же сказала вам: я попробую заступиться за вас. Но если у меня не получится -- простите меня.
Двойра встала. На ее худом страшном, темном лице проступила странная, тревожащая, довоенная безмятежность. Будто бы она отправлялась на танцы. Или только пришла с танцулек, и сбросила туфельки, ой, они ей так жмут.
Она положила невесомую руку Терезе на плечо и тихо сказала:
- Прощаю.
На другое утро Тереза Дейм, придя в лазарет и чисто, до скрипа, вымыв руки, дождалась, пока явится доктор Менгеле; а когда он пришел, сияющий, одетый в безупречно выстиранный черный китель и черные галифе, она шагнула к нему, как шагнула бы в пропасть, улыбаясь, показывая ему все свои еще не выбитые, еще не выпавшие от цинги и недоедания, еще ровные, как белые зерна, зубы, и сказала, головой в холодную воду: герр Менгеле, у меня есть превосходный подопытный кролик, мы должны использовать этот шанс, я знаю одну беременную из пятого барака, я сама ее выследила, она прекрасна, в том смысле, у нее очень крупный живот, я, как врач, утверждаю с большой вероятностью, что она вынашивает близнецов, а может быть, даже тройню, вы так интересуетесь близнецами, нам просто необходимо их сохранить, сохранить ее необычную беременность, и именно благодаря этой женщине мы сможем с вами провести новый цикл исследований на благо бессмертного Третьего Рейха.
Проговорив это все, Тереза изящно, почти легкомысленно поправила худыми ловкими пальцами шапочку и ясно, чисто посмотрела в веселые, вечно прищуренные, масленые глаза доктора Менгеле своими большими черными, горячими глазами.
Менгеле подмигнул Терезе и повернулся к ней спиной, чтобы посмотреть на себя в зеркало.
Он придирчиво и самодовольно оглядывал себя в лазаретном зеркале, снимая с плеч, с обшлагов, с груди невидимые нити, волоски и пушинки. Он всегда был так аккуратен. Так подчеркнуто, последовательно аккуратен.
Из пятого барака, говорите, процедил Менгеле, отряхивая лацкан кителя.
Ему казалось -- там перхоть.
Он сморщил нос и выгнул подковкой изящные, как у женщины, губы.
Да, из пятого, кивнула Тереза. Она бойко улыбалась. На ее руки медсестра уже натягивала резиновые перчатки. Ее руки не дрожали. Ее растопыренные пальцы не дрожали. Дрожало все у нее внутри.
Хм, из пятого, ну да, да, красивый, кстати, барак, там у них всегда очень чисто, они следят за порядком.
Да, кивнула весело Тереза, порядок превыше всего.
Она стояла с поднятыми, в резиновых перчатках, руками. Сестра завязывала тесемки маски у нее на затылке.
- Близнецы, а то и тройня, - протянул Менгеле, будто сосал сладкую сливочную конфету, - м-м, это соблазнительно. Это и правда занятно!
