Джон Стиц - Число погибших
Синтезированный голос Хартли прочитал строчку из наиболее опасной для компании докладной. Со страшным — в буквальном смысле этого слова скрежетом машина остановилась.
— Ты останешься здесь, Брэд, — сказал я и, кряхтя, вылез наружу. Холод был зверский.
Я осторожно подошел к разбитому автомобилю. Джанет держалась чуть сзади. «Лендэйр» лежал крышей вниз, и юбка воздушной подушки бесстыдно смотрела в небеса. Гленн Хартли висел на перекинутом через плечо спасательном ремне. Сморщенные остатки аварийного пузыря мешали разглядеть его как следует. Краешком глаза я заметил полицейский джампер. Красные блики на искореженном корпусе «Лендэйра» становились все ярче.
Дверь со стороны водителя заклинило. Я попытался разбить стекло, но безуспешно. К счастью противоположная дверь с трудом, но открылась. На пассажирском сиденье лежал пистолет. Я взял его и, не глядя, бросил за спину, едва не угодив в Джанет.
Я собрался уже лезть внутрь, но тут чья-то рука похлопала меня по плечу.
— Подождите, Джанет.
— Это не Джанет, — ответил мужской голос. Я обернулся и увидел того самого усача, с которым разговаривал по телефону. — Пожалуйста, отойдите от машины.
— Офицер, — сказал я устало, — пока я буду подтверждать свои полномочия, этот человек может умереть, и мы потеряем ценную информацию. Лучше выступите в качестве свидетеля, ладно? — с этими словами я вновь повернулся к машине.
Мой блеф удался. Во всяком случае, когда я опять полез внутрь, меня не вытащили за ноги.
Хартли оказался крепче, чем я думал. А может, ему просто повезло. Правда, глаз он не открывал, но все же был живой и даже постанывал. Ремень врезался ему в грудь, а на лбу была неглубокая, но неприятная рана.
— Зачем вы убили столько людей, Хартли? спросил я достаточно громко, чтобы полицейский тоже услышал.
— Я… не понимаю… что… вам…
— Отпираться бесполезно, Хартли. — Я боялся, что он либо вот-вот умрет, либо, наоборот, очухается настолько, что потребует адвоката. Я, конечно, не отказался бы устроить ему небольшую пытку, но за моей спиной стоял полицейский.
Набрав в грудь побольше воздуху, я придал своему голосу как можно больше официальности и начал вдохновенно врать:
— Послушайте меня, Хартли. Два часа назад Шон Франке сделал полностью задокументированное признание. Он рассказал нам, как и почему вы подстраивали несчастные случаи. Как вы думаете, откуда мы узнали, что и где именно нужно искать и студии?
Должно быть, он действительно плохо соображал, потому что даже не спросил, почему мы в таком случае не пришли сразу с полицией. Вместо этого он прошептал:
— Я никогда… никого не убивал. Шон и другие… — да, они убивали. Но вам не удастся повесить это на меня.
Я подумал, что, для того чтобы получить срок, вовсе не обязательно лично нажимать на спусковой крючок, а вслух сказал, уже мягче:
— Я знаю, Гленн. Все, что нам нужно перед тем, как передать вас медикам, — это ключевые имена. «Вандерленд», «Мидас», «Институт Моргана». Шон рассказал нам все, что знал, но мы должны сравнить его показания с вашими. И если один из вас солжет, вы оба умрете за решеткой.
Хартли долго молчал. Я уж испугался, что ему не дожить и до решетки, как вдруг он тихо сказал:
— Ладно.
И назвал имена. Все они были мне незнакомы, но я понимал, что Хартли сейчас слишком слаб, чтобы лгать.
Я тоже чувствовал себя неважно. На меня внезапно навалилась невероятная усталость.
— Хорошо, Гленн. Медики скоро будут, а вы пока расскажете присутствующему здесь офицеру все детали, которые сможете припомнить.
Хартли слабо кивнул и судорожно сглотнул слюну.
Я вылез из машины, и усач отступил на шаг, давая мне дорогу. Вид у него был слегка ошарашенный.
Джанет стояла рядом вместе с его напарником, который, оказывается, записал на свой комп всю нашу беседу с Хартли.
— Надеюсь, вы передадите это своему начальству? — спросил я.
Он заверил меня, что передаст.
— Офицер, не дадите ли вы нам отдохнуть хотя бы несколько минут? У нас был тяжелый день.
— Догадываюсь, — сказал он, глядя на мое лицо.
Он помедлил, перекатывая язык за щеками и наконец снизошел:
— Медики будут здесь минут через пять… Вспомогательная команда, конечно, задержится… В общем, пятнадцать минут. Больше я вам дать не могу. И будьте где-нибудь поблизости.
— Не сомневайтесь, — сказала Джанет. — На этой груде металлолома все равно больше ста метров не проехать.
Я подошел к ней. В мигающем свете огней полицейского джампера я видел ее усталую улыбку.
— И честно говоря, я сейчас не в состоянии даже повернуть руль.
Я обнял ее за плечи, и мы пошли к нашей многострадальной машине. Забравшись в кабину, я первым делом врубил отопление на всю катушку.
С заднего сиденья — невероятная вещь! — доносилось мирное посапывание уснувшего Брэда. Я ухмыльнулся.
Джанет с облегчением откинулась на спинку кресла.
— Черт возьми, как я устал! — сказал я. — Интересно, чем все это кончится?
— Чем бы ни кончилось, ты наконец-то сможешь избавиться от этой своей маскировки. И может быть, даже разрешишь называть себя Дэном.
Я опять взглянул на красные блики, пробегающие по корпусу разбитого «Лендэйра» и вновь подумал о Сэме, Брэде и о Джанет. Быть может, по иронии судьбы вся эта история принесет Брэду счастье?
— Джанет… — с трудом произнес я, и запнулся, не в силах найти нужные слова.
— Я здесь, — сказала она просто.
Послышался шорох: Джанет повернулась ко мне. Но я не отрывал глаз от останков «Лендэйра».
— За последнее время я узнал о себе много нового. И в частности, то, что действительно не люблю незавершенности,
Джанет внезапно затихла.
Я взглянул на нее. В тусклом пляшущем свете ее бирюзовые глаза казались совсем темными. Никогда в жизни я никого не желал так, как эту женщину. Внезапно у меня пересохло в горле. Я прокашлялся.
— Ты и я… Ведь для нас с тобой еще ничего не кончилось, а?
По движению ее зрачков я понял, что она рассматривает мое лицо. Внезапно она перестала улыбаться и, протянув руку, глубоко вздохнула и коснулась моей щеки кончиком пальца.
— Дэниэль Кеттеринг, — сказала она почти неслышно. — Я и не хочу, чтобы это когда-нибудь кончилось.
Я улыбнулся ей как мальчишка. Улыбнулся так широко, что губы опять заболели. Щеку, там, где Джанет коснулась ее, покалывало.
— Ну что ж, — сказал я. — Пожалуй, кое-какие дела просто обязаны оставаться незавершенными.
