Леон Юрис - Хаджи
- На пути в Дамаск, где ты встретился с Фавзи Кабиром и Каукджи, а также с Абдул Кадаром, которого, плохо ли, хорошо ли, больше нет с нами. Полагаю, они позвали тебя не для того, чтобы пожелать тебе хорошего урожая от твоих оливковых деревьев.
- Так унизительно видеть, как мои люди бегут. Может быть, для евреев унижение не так чувствительно. Вас ведь унижали много раз и во многих местах. А нас унижение уничтожает.
- В чем дело, Ибрагим?
- На меня жутко давят, чтобы эвакуировать Табу.
- Знаю.
- Если я выведу своих людей, пусть на короткое время, смогу ли я вернуть их обрат-но?
- Если мы оставим киббуц Шемеш, позволят ли нам арабы вернуться? - вопросом на вопрос ответил Гидеон.
- Нет, конечно нет. Гидеон, что ты можешь мне сказать?
- Мы не проводим такой политики, чтобы выгонять арабов из Палестины. Ни один ответственный человек среди нас не питает иллюзий, что мы можем создать государство без мира с нашими соседями. Видит Бог, мы не хотим приговорить себя и своих детей к поколениям кровопролития. Мы пытались дотянуться до каждого арабского лидера. Но все они решили воевать.
- Можешь ты мне сказать... договаривались ли вы с какими-нибудь арабскими де-ревнями? Останутся ли какие-нибудь из них?
- Мы договорились. Даже с деревнями в Иерусалимском коридоре.
- О чем?
- Не идите на нас войной, тогда и мы на вас не пойдем войной. Все просто. В один из этих дней вы узнаете, что евреи Палестины планируют для вас лучшее будущее, чем ваши знаменитые братья по ту сторону границы.
- А если, допустим, я попрошу о том же для Табы?
Гидеон встал и вздохнул.
- Она стала враждебной деревней. Около трех десятков твоих людей находятся в ополчении Джихада. Более пятидесяти участвовали в нападении на Кастель. В Табу нере-гуляры приходят и уходят, когда захотят. Другими словами, вы активно участвуете в по-пытке выморить голодом сто тысяч человек в Иерусалиме. Ибрагим, я не хочу предложить напасть на Табу, но стоит начаться войне, как верх берут неуправляемые силы.
- Я погиб, - сказал Ибрагим. - Как раз арабы-то меня и выживают.
- Знаю.
- Деревня на грани паники. Стоит кому-нибудь громко выстрелить в воздух, как все побегут.
Гидеон рассматривал обезумевшего человека, беспомощного перед нахлынувшими событиями. После мировой войны в Табе культивировалась ненависть к евреям. Многим не нравилась нейтральность, другие были слишком напуганы, чтобы ее придерживаться. Помоги им Бог, если они побегут.
Ибрагим с чувством взмахнул руками и встал, пошатываясь. Гидеон нацарапал не-сколько цифр на клочке бумаги и дал его Ибрагиму.
- По этим телефонам можно до меня добраться. Если у тебя будут личные трудно-сти, постараюсь помочь.
- Если бы только мы с тобой могли сесть и обо всем поговорить, - сказал Ибрагим монотонным, отсутствующим голосом. - Мы бы обо всем договорились. Мы могли бы ус-тановить мир.
- Мы к этому всегда готовы, как только будете готовы вы.
Зазвонил один из телефонов. Гидеон слушал взволнованный лепет на иврите. Он сказал, что сейчас же придет, и положил трубку. Он с ужасом взглянул на Ибрагима.
- Иргун напал на арабскую деревню около Иерусалима. Дейр-Ясин.
- Что произошло?
- Была резня.
Гидеон Аш прибыл в Дейр-Ясин через час, чтобы немедленно оценить ситуацию. Деревня была оцеплена, и полковник Бромптон был там. Он поверил сообщению англи-чанина, так как оно соответствовало тому, что ему самому уже было известно, и отправил адъютанта, молодого офицера Пальмаха, обратно в Иерусалим с первым донесением.
Затем Гидеон приступил к неприятному делу - личному осмотру трупов, разговари-вая с ранеными и восстанавливая события этого кошмара.
Запах горелого мяса и отвратительный дым сражения были невыносимы, невыноси-мы были сдавленные рыдания, прерываемые вспышками ярости и истериками. Он вяло предложил воспользоваться еврейскими средствами медицины, но раненые были слишком напуганы. Вой сирен, мчащихся туда и обратно, совсем доконал его. Он сделал все, что было в его возможностях.
По-видимому, что-нибудь в этом роде и должно было произойти. После того, как Хагана открыла дорогу на время, чтобы по ней смогли пройти три конвоя, арабы закрыли ее снова. В цепочке арабских деревень, используемых для подавления еврейского транс-порта, деревня Дейр-Ясин на окраине Западного Иерусалима была одной из самых враж-дебных. Стремясь одержать такую победу, которая сравнилась бы с успехами Хаганы, Ир-гун собрал сотню людей и бросил их на деревню, чтобы захватить ее.
Но разведка Иргуна ошиблась. Им казалось, что они смогут обратить население в бегство, как было в случае с Кастелем. Они не знали, что в это время в Дейр-Ясине был крупный контингент Милиции джихада. Сопротивление оказалось яростным. Податливая цель становилась все более твердой по мере того, как разгорался бой. В то время Иргун был силой городских партизан, не обученных и не умевших вести полевой бой. Они про-двигались медленно, и каждый захваченный дом взрывали.
Когда арабское ополчение отступило, они оказались лицом к лицу с обыкновенными крестьянами. Разразилась паника: деревенские пытались отделиться и сбежать, а Милиция использовала их как прикрытие. Гражданские попали под яростный перекрестный огонь. К этому моменту дисциплина иргунцев испарилась, они словно взбесились. Иргун нажи-мал, стреляя по всему, что двигалось.
Гидеон закончил свой осмотр и удалился в один из пустых домов; его тошнило. Полковник Бромптон вошел в комнату и закрыл за собой дверь, пока Гидеон приходил в себя.
- В итоге, кажется, более двухсот пятидесяти убитых, - сказал Бромптон. - Из них половина - женщины и дети.
Лицо Гидеона было мокро от пота. Он выдернул подол рубашки и вытерся им.
- Мы осуждаем это дело, - сказал он. - Хагана не имеет к нему отношения.
- О да, но все же ответственность на вас, не так ли?
Гидеон стиснул зубы и кивнул. Он знал, что евреи несут ответственность. Он поднял свою обрубленную руку.
- Багдадское гетто. Когда-нибудь слыхали о нем? Всю жизнь я живу с убийствами. Но только это - другое. Его совершили евреи. Уравновешивает ли оно сотню других, со-вершенных арабами?
- И это все, что вас беспокоит - равный счет?
- Нет, конечно. Защитный рефлекс. Я жил среди арабов. Я их любил. И хотя я утра-тил большую часть этой любви, я продолжал верить, что бок о бок мы могли бы сделать кое-что... прогресс... несомненное качество жизни... порядочность... уважение друг к дру-гу. Мы бы подали пример, и когда другие увидят... они придут, чтобы говорить с нами о мире. Я еврей, полковник, и мне мучительно думать, что нас заставляют делать такое, чтобы выжить. Я могу простить арабов, убивающих наших детей. Я не могу простить их за то, что они заставляют нас убивать их детей.
