Франциска Вульф - Камни Фатимы
– Опиум?! – воскликнул он и быстро посмотрел за дверь своего рабочего кабинета, не было ли кого рядом. Потом стремительно подошел вплотную к Беатриче, понизив голос. – Знаешь ли ты вообще, чего требуешь? Хранение и применение опиума строго карается. Даже то, что мы говорим о нем, может повлечь за собой по меньшей мере два года тюремного заключения, в случае если кому-то об этом станет известно. И даже если бы у меня была возможность передать ей его, я не стал бы этого делать. Опиум убьет ее.
– Поверь мне, сейчас это не имеет никакого значения. – Беатриче перешла на шепот. – Ты уже не сможешь спасти Зекирех. Никому это не удастся. Единственное, что мы еще способны сделать для этой бедной женщины, так это позволить ей спокойно уйти из жизни. Или Зекирех умрет в страшных мучениях, или заснет спокойным сном.
Некоторое время Али, нервничая, ходил по комнате взад и вперед. Беатриче могла по складкам на лбу видеть напряженную работу его мозга, взвешивавшего все «за» и «против». Наконец Али остановился.
– Хорошо, – сказал он, сделав глубокий выдох. – Я достану опиум и буду давать его Зекирех. Но ты пойдешь со мной.
Беатриче улыбнулась и протянула ему руку.
– Само собой разумеется. Ведь я обещала Зекирех заботиться о ней, когда той станет совсем худо.
Рукопожатие Али было приятно крепким. Беатриче с удивлением констатировала, что не испытывает к нему такой неприязни, как прежде.
Пока она надевала паранджу, Али вышел из дома, чтобы раздобыть опиум. Он, конечно, не сказал, где его достанет. Возможно, не доверял ей, а может быть, не хотел подвергать себя опасности. Но вернулся Али скоро. Позвал Беатриче в свой рабочий кабинет, плотно прикрыл дверь и достал из потайного кармана одежды завернутый в льняную ткань пакетик.
– Вот, – сказал он и сжал пакетик в руке, – думаешь, столько будет достаточно?
Беатриче развернула тряпочку. Там лежала темная спрессованная масса величиной с плитку шоколада. Даже отдаленно эта масса не напоминала тот белый порошок, который хранился в медицинских флаконах или извлекался из одежды наркоманов в приемном отделении клиники. Беатриче попыталась определить ее вес. Приблизительно как и плитка шоколада – если ей не изменяла память. То есть перед ней лежали сто граммов опиума-сырца. Но насколько он был эффективен? И в каком количестве следовало давать его пациенту для снятия болей? Она знала, что морфин, содержащийся в опиуме, оказывает болеутоляющее действие, являясь всего лишь одним из алкалоидов. Но как ни старалась, не могла вспомнить его процентное содержание. Так в каком количестве и как его следовало употреблять?
Курить, разжевывать, глотать, пить, растворяя в воде? Она не имела понятия.
– Полагаю, хватит, – сказала она, надеясь, что голос ее прозвучал убедительно.
– А как пациентка должна принимать его?
– Решим на месте, – ответила, не моргнув глазом, Беатриче. – Возможностей много, но, с одной стороны, все зависит от состояния Зекирех, а с другой – от условий, в которых она находится. Если кто-то сидит у ее постели постоянно, то вряд ли мы сможем сжигать опиум в курительной емкости.
Али кивнул. Ее аргументы казались ему убедительными. А может быть, он хотел, что называется, раскусить ее. В конце концов, работая врачом, он использовал те же самые уловки.
– Я возьму еще кое-что, тогда можно будет идти.
Пока Али доставал из шкафа свой большой саквояж, Беатриче аккуратно завернула пакетик. Они положили опиум на самое дно саквояжа и замаскировали, положив сверху различные медицинские инструменты, медикаменты, и отправились в путь.
При виде охраны перед дворцом Беатриче стало не по себе. Чем могут они поплатиться, если в саквояже врача обнаружат опиум? Али аль-Хусейну, уважаемому лейб-лекарю эмира, возможно, удастся выкрутиться и избежать тяжкого наказания. Быть изгнанным из города – вот самое страшное, что угрожало Али. Ей же, женщине, да еще и неверной, можно было бы сколько угодно доказывать свою невиновность, полагаясь на милость эмира. Ее бы все равно казнили без промедления.
Но опасения были напрасными. Охрана беспрепятственно пропустила их.
Слуга, уже дожидавшийся у ворот, провел их к гарему. До двери комнаты Зекирех их сопроводил евнух. Когда они оба увидели пожилую женщину, то были поражены ее видом – она страшно исхудала и напоминала скелет, обтянутый кожей; под тонкой простыней четко обозначились кости. Но больше всего Беатриче поразило ее лицо: смертельно бледное, с выдающимися скулами и глубоко запавшими глазами; это больше напоминало обтянутый кожей череп мертвеца, чем живого человека. Зекирех пребывала в состоянии глубокой апатии, и лишь по тихому жалобному стону можно было определить, что жизнь еще теплилась в ней. Беатриче встала на колени перед кроватью и взяла руку старой женщины.
– Зекирех, – тихо произнесла она и бережно погладила морщинистую руку. – Зекирех, ты слышишь меня?
Старуха медленно и с большим трудом открыла глаза. Когда она увидела Беатриче, на лице ее промелькнула слабая, едва заметная улыбка.
– Беатриче, ты пришла. – Ее голос был настолько слаб, что Беатриче пришлось наклониться, чтобы услышать ее. – Ты выполнишь свое обещание?
Беатриче кивнула.
– Да. Поэтому я здесь. Али аль-Хусейн и я принесли кое-что, чтобы облегчить твои боли.
– Это хорошо, – раздался голос за спиной.
Беатриче обернулась и увидела Ханнах.
Служанка выглядела бледной и усталой. Черты ее лица заострились. Можно было предположить, что она не покидала свою госпожу ни днем, ни ночью.
– Зекирех, я могу обсудить с Ханнах, что необходимо делать?
Зекирех слабо кивнула и закрыла глаза. Она вновь принялась тихо причитать и стонать. Беатриче отвела Ханах в сторону, чтобы их не было слышно. Али, стоя на коленях, начал осмотр.
– Когда это случилось, Ханнах? – взволнованно прошептала Беатриче. – Как долго она находится в таком состоянии?
– Ей так плохо вот уже несколько дней, госпожа.
Темные глаза служанки наполнились слезами.
– Что? – Беатриче с трудом удалось не повысить голоса. – Как ты могла допустить это, Ханнах? Почему не послала за Али аль-Хусейном намного раньше?
Служанка начала плакать.
– Она не хотела, госпожа. Я ее настойчиво уговаривала, пыталась убедить, что надо пригласить врача, – она мне запрещала. И хотела говорить лишь с вами. – Ханнах зарыдала. – Сегодня утром я не смогла больше смотреть на это. Я тайно покинула комнату и отправила к Али аль-Хусейну посыльного. Я знаю, что если бы госпожа смогла, то дала бы мне за это пощечину, но она слишком слаба для этого.
Ханнах закрыла лицо руками. Беатриче взяла ее за плечо.
