Очень странные миры - Филенко Евгений Иванович
Извечное правило разумно организованных исследований: не допускать необратимых последствий.
Или еще проще: то был автомат каких-нибудь давно исчезнувших Археонов… мы все время ищем следы Археонов, а находим лишь следы тех, кто шел по их следам и сам в конце концов сгинул без следа… забавная вышла тавтология, хотя и не лучшего качества.
Что обычно делает автомат? Механически, не раздумывая, выполняет возложенную на него функцию.
Допустим, Археоны не любили рисковать. Пускаясь в сомнительные предприятия, они делали копии самих себя. Никаких необратимых последствий. Для них это была рутинная операция, как для нас – графия на память.
Прошел миллион лет, в заброшенные места явился Виктор Сафаров, и автомат сделал свою работу, чтобы снова погрузиться в транс до следующего визита. Сохранив копию в своих архивах, и восстановив оригинал, когда возникла необходимость. Спустя год. И на Амрите.
Слишком уж сложная последовательность операций для автомата. Но что мы знаем об интеллектуальной компоненте археонской техники?
Хотя на браслете и, помнится, системе терморегуляции скафандра репликация дала сбой. Неживая органика не имеет значения для релевантности оригинала и копии…
Я могу еще целый час сидеть здесь и сочинять гипотезы.
Истины я не узнаю никогда.
Есть только факты.
Звездоход Виктор Сафаров много летал по Галактике.
Затем Сафаров по глупости погиб на планете Амига.
И спустя год объявился во плоти на другой планете по имени Амрита.
И снова погиб, но уже не глупой, а достойной смертью, пытаясь спасти малознакомого человека.
Меня, дотащившего до этого райского уголка свой фатум, где тот разгулялся вволю.
Трудно мне будет убедить самого себя, что землетрясение никак не связано с моим появлением на Амрите.
Что, если сестренки Мойры ошиблись с Сафаровым в первый раз, отстригли не ту нить и, наспех связав ее грубым узелком, вторично своими ножницами уже не промахнулись?
Я начинаю выдумывать какую-то мистическую чушь. Не бывает никакой мистики. Мы полагаем мистикой все законы мироздания, которые не в состоянии понять.
Теперь я уже не узнаю, был ли Виктор Сафаров прекрасно исполненной копией самого себя.
Или не менее прекрасно кондиционированным инопланетным разведчиком.
Или в нем в результате генетического сбоя еще при рождении была заложена программа восстановления в случае идиотской смерти на Амиге. Но спустя год. На Амрите.
Или еще что-нибудь даже более бредовое, на что мне в моем нынешнем душевном состоянии не хватает фантазии.
Был ли то расчетливо спланированный эксперимент, и завершен ли он, и с какими результатами. Или механически повторяющаяся неосмысленная операция. Или чудо – то есть феномен, на данном этапе научной мысли не поддающийся рациональному объяснению, но который однажды мы поймем и сами себе объясним. И, чем черт не шутит, обратим к своей пользе.
Я этого не узнаю.
Меня неудержимо зовет иная цель.
И если бы я мог предвидеть, как жестоко все разрешится, никому и никакими силами не удалось бы затащить меня на Амриту, будь она неладна. И век бы мне не думать о Викторе Сафарове, о его удивительном воскрешении, и он сейчас наверняка был бы жив.
И женщина, которой выпало слишком много испытаний, Ирина Павловна Сафарова, не сидела бы сейчас, окаменев от горя, без слез, без слов, в кабине за моей спиной.
Да, неразрешенная задача долго зудела бы в моем мозгу… но мало ли там всякого зудит?
Джейсон Тру, продувная бестия и провокатор, мог бы утереться.
Но!
Ты там, наверху, на одной из затерянных и никому не нужных планет, я к тебе сейчас обращаюсь.
Ты меня слышишь?
Я не знаю, что ты такое. Не знаю твоих целей. Не знаю, разумен ли ты или только несешь печать разума, породившего тебя. Может быть, ты бог. Может быть, очень хороший копировальный автомат. Может быть, холодный экспериментатор или добрая душа, в меру своего разумения исправившая чужую смертельную оплошность. Мне это по большому счету безразлично.
Я не жду от тебя действий, призванных раскрыть твое предназначение. Не требую от тебя подать сигнал о понимании, не требую от тебя ничего.
Если ты меня слышишь.
Я не прошу. Кто я такой, чтобы просить или требовать?.. Но я надеюсь.
Просто сделай это еще раз».
Кратов отряхнул пальцы от каменного праха и выпрямился во весь рост.
– Возвращаемся, – сказал он.
– Куда? – спросил Феликс Грин.
– К дому Сафаровых.
– От него остались одни руины, – осторожно заметил Белоцветов.
Кратов не ответил. С трудом ступая на поврежденную ногу, вскарабкался в кабину гравитра и сел рядом с Ириной Павловной.
– Возвращаемся, – повторил он упрямо.
16
Виктор Сафаров сидел на пороге дома, привалившись к чудом устоявшему дверному косяку. Глаза его были закрыты. Часть передней стены кое-как держалась, подпираемая просевшей крышей. Над раскатившимися бревнами курился парок. На коленях Виктора печально скукожился, упрятав старческое личико в крылья, нетопырь-сурьяшастру.
Заслышав шум, Виктор открыл глаза.
– Консул, – сказал он бесцветным голосом.
– Я здесь, – откликнулся Кратов. – Все в порядке. С возвращением, Виктор.
– Ты ведь мне объяснишь?.. – спросил Сафаров со слабой надеждой.
– Вот теперь определенно нет, – вздохнул Кратов.
Пошатываясь – ноги налились каменной тяжестью, отказывались идти, – он вернулся в кабину. Он был совершенно вымотан за два сумасшедших дня и разделявшую их бессонную ночь. Выжат, как лимон, – осталась лишь кожура, а сок давно выпили все, кому не лень. Повалился в кресло рядом с безмолвной Ириной Павловной.
– Я сейчас усну, – промолвил Кратов, с трудом разлепляя непослушные губы. – А вы идите скорее к Виктору. Он ждет.
Женщина вздрогнула, словно ее обожгли эти слова. Подняла голову.
– Я не понимаю, – произнесла она без выражения. – Что вы сказали, Костя?
– Виктор ждет, – повторил он из последних сил. – Виктор вернулся и ждет вас дома.
– Виктор вернулся, – механически повторила Ирина Павловна.
– Пустяки, – бормотал Кратов уже во сне. – Разум добр. Во всех своих проявлениях. Иначе это не разум, а дрянь собачья. Только бы достучаться, быть услышанным… и самому услышать… Виктор теперь, наверное, бессмертен… всем нужно к этому привыкнуть… но никто этого не знает наверняка… все равно нужно жить, как в последний раз…
17
…Мама сидела у распахнутого окна, перебирая в миске дочерна спелые вишни на варенье и бережно отгоняя ладошкой пчел. Толстые, отъевшиеся за лето пчелы нагло рвались на сладкое. У мамы были гладко зачесанные назад темно-русые волосы с приметной незакрашенной сединой и умиротворенное иконописное лицо. На ней было синее в горошек домашнее платье с пятнами сока на подоле. Все, как в последнюю встречу. «Мама, – позвал Кратов, – ты бы хотела, чтобы я стал бессмертным?» – «Зачем тебе это, Костик?» – «Понимаешь, мама… На эту вселенную одной жизни – мало. Я бы хотел облететь все звезды, все миры, увидеть их, понять, научиться у них всему… Если я однажды родился на свет, то в этом был какой-то большой смысл. Глупо, обидно и недостойно уходить, ничего не успев, не увидев и не узнав даже миллиардной доли того, что следует увидеть и узнать…» – «А потом?» – «Потом я вернулся бы к тебе!» – «Но ведь я-то не бессмертна…» – «Почему, мама?!»
Часть пятая
Призрачный Мир
1
Чужой корабль прибыл на Амриту ранним утром. Ничего в нем не было необычного, что могло бы выделить его из числа посудин, мотающихся по Галактике из конца в конец. Та же металлокерамическая броня, те же обводы, те же гравигенные секции в центральной части обтекаемого, как огурец, корпуса. И, как единственное отличие, непонятные вычеканенные знаки вдоль правого борта, от носа до кормы.
