Роберт Хайнлайн - Весь Хайнлайн. Вне всяких сомнений (сборник)
— Хейзл, — тихо позвал я.
Она повернулась ко мне.
— Да, Эдди?
— Мне пришла в голову новая идея… Зачем кому-то убивать тебя?
— Ты уже спрашивал. Нет никакого повода.
— Я так и знал. Ты права — никакого повода. Тогда давай поставим вопрос иначе… Зачем ты хотела убить Эстеллу?
Мне показалось, что она сейчас снова хлопнется в обморок, но меня это не волновало. Я хотел шокировать Хейзл. Ее сногсшибательная красота была для меня в тот миг всего лишь западней, сбивавшей со следа. Мне не хотелось подозревать Хейзл, поэтому я до сих пор даже не думал о том, что из всех очевидцев только она имела возможность совершить преступление, только она знала о перемене программы и, наконец, только у нее был хоть какой-то повод. Ясно как день, что она ненавидела Эстеллу. Хейзл скрывала свою ненависть, но не слишком умело.
А самое главное — на маленькой сцене не было темно! Конечно, она казалась темной — снаружи, из зала. Через стекло ничего не видно, если вы стоите на освещенной стороне, но свет тем не менее проходит сквозь стекло. Неоновая вывеска на улице освещала комнату Хейзл, заливая нас сказочным светом; яркие лампы в баре Джека освещали маленькую сцену даже тогда, когда огни рампы были погашены.
И она знала это. Она знала, потому что бывала там много раз, репетируя позы для любителей клубнички. С самого начала она знала, что не было никакой ошибки в темноте: там хватало света! Чтобы перепутать иссиня-черную гриву Хейзл с обесцвеченной копной Эстеллы, нужна была абсолютная тьма.
Она знала… но почему тогда не сказала? Хейзл позволила мне остаться на ночь, хотя я ей даром не нужен. Она рискует репутацией и еще кое-чем, и все потому, что я выдвинул теорию о не-той-жертве-в-темноте. Хейзл знала, что это чушь собачья; почему она промолчала?
— Эдди, ты ненормальный, что ли? — Ее голос дрожал от испуга.
— Нет, теперь я стал нормальным. Я могу рассказать тебе, как ты это сделала, моя красотулечка. Вы были там обе, ты сама говорила, помнишь? Эстелла приняла свою позу и попросила тебя нажать на звонок. Ты нажала… но сначала схватила нож и воткнула ей между ребер. Потом ты вытерла рукоятку, осмотрелась, нажала кнопку звонка и удрала. Через десять секунд ты уже взяла меня под ручку. Меня — твое алиби! Это сделала ты, потому что ни у кого другого не хватило бы духу совершить убийство на виду у всей публики — представь себе эти сотни глаз за тонким стеклом. На балконе было светло: свет проникал из зала. Но это тебя не тревожило, потому что ты не раз разгуливала нагишом перед этим стеклом, зная, что тебя не видно, пока в зале горит свет! Никто другой на такое бы не решился!
Она смотрела на меня так, словно не верила своим ушам. Ее подбородок начал подрагивать. Она опустилась на корточки и зарыдала. Я даже удивился — настоящие слезы, ручьем… Наверное, они должны были меня растрогать, но не растрогали. Мне не нравятся убийцы.
Я встал около нее.
— Зачем ты ее убила? Зачем?!
— Пошел вон!
— Вот еще! Я хочу посмотреть, как из тебя сделают жаркое, мой грудастый ангелочек.
К телефону пришлось пятиться задом. Я не спускал с нее глаз, не рискуя поворачиваться к ней спиной, какой бы голой она ни была.
Хейзл метнулась вперед, но не ко мне, а к двери. Не знаю, как далеко она надеялась убежать нагишом.
Я сбил ее с ног и подмял под себя. Там было что подмять, ничего не скажешь! Она кусалась и царапалась, но я применил захват и выкрутил ей руку.
— Веди себя хорошо, милая, или я сломаю руку.
Она притихла, и тут до меня дошло, что подо мной не просто тело, а очень женственное тело. Я постарался проигнорировать этот факт.
— Отпусти меня, Эдди, — попросила она дрожащим голосом, — или я закричу, что меня насилуют. Ты потом от копов не отобьешься.
— Полный вперед, моя пышечка, — ответил я. — Именно копов я и хочу здесь увидеть — и чем быстрее, тем лучше.
— Эдди, Эдди, ну послушай меня… я не убивала ее. Но я знаю, кто убийца.
— Да? И кто же?
— Я знаю… Знаю… Хотя он вроде и не мог этого сделать. Вот почему я ничего не сказала.
— Давай выкладывай.
Она отозвалась не сразу, мне пришлось усилить захват.
— Говори!
— О Господи! Это был Джек.
— Джек? Чепуха! Я его видел.
— Знаю. И все-таки это сделал он. Не знаю как… но он убийца.
Я задумался, по-прежнему сжимая ее руку. Она заглянула мне в глаза.
— Эд?
— Ну?
— Если бы я нажала кнопку звонка, на ней бы остался отпечаток моего пальца?
— Наверняка.
— Так почему бы тебе не выяснить?
Это меня озадачило. Я по-прежнему не сомневался в своей правоте, но Хейзл, похоже, искренне хотела, чтобы я узнал ответ.
— Вставай, — буркнул я. — Сначала на колени, потом на ноги. И не пытайся освободить руку. Никаких фокусов — иначе получишь в живот.
Она смирилась. Я провел ее к телефону и набрал номер. Через телефонную станцию полиции мне удалось соединиться со Спейдом Джонсом.
— Эй, Спейд? Это Эдди… Эдди Хилл. Слушай, на кнопке звонка были отпечатки?
— А я все гадал, когда ты наконец спросишь об этом? Конечно, были.
— Чьи?
— Трупа.
— Эстеллы?
— А кого же еще? Ее отпечатки остались и на песочных часах. На рукоятке кинжала ничего — ее вытерли. По всей комнате отпечатки обеих красоток, хотя есть и несколько чужих… но, возможно, старые.
— Ага… да… ну хорошо, спасибо.
— Не за что. Звони мне, сынок, если вдруг осенит блестящая идея.
Я повесил трубку и повернулся к Хейзл. Не помню точно, но, кажется, я отпустил ее, когда Спейд сказал про отпечатки Эстеллы. Хейзл стояла рядом, растирая руку и очень странно посматривая на меня.
— Ладно, — сказал я, — можешь тоже вывернуть мне руку или врезать куда захочешь. Я ошибся. Прости… Я постараюсь заслужить твое прощение.
Она хотела что-то сказать, но снова расплакалась. Все закончилось тем, что она приняла мои извинения, причем самым приятным из возможных способов, перепачкав меня помадой и потекшей тушью. Мне это понравилось, хотя в душе я чувствовал себя мерзавцем.
Промокнув слезы на ее лице носовым платком, я попросил:
— Надень платье или что-нибудь еще, сядь на кровать, а я посижу на кушетке. Нам надо докопаться до сути, а я лучше соображаю, когда твои прелести прикрыты.
Она послушно отошла, и я начал размышлять.
— Ты говоришь, что ее убил Джек, но признаешь, что не знаешь, как он это мог сделать. Тогда почему ты его подозреваешь?
— Из-за музыки.
— Что-что?
— Из-за музыки, которую он приготовил для выступления. Помнишь «Грустный вальс»? Это музыка Эстеллы, то есть для ее сцены. Моя сцена, обычно шедшая в полночь, сопровождалась «Болеро». Он поставил музыку для нее и, значит, знал, что на балконе Эстелла.
