Сергей Болотников - Действо
Наш классрук Маргарита Алексеевна шлет тебе привет, желает тебе хорошо учиться и получать хорошие отметки, как ты это делал у нас. А вот злюка Майя Николавна от нас ушла - а помнишь, как она тебя линейкой по пальцам съездила! Как ты ей навредить поклялся, да все решиться не мог? Вот смешной был! А Васька Сидоров тоже ушел, уехал куда-то под Питер. Разбегаемся мы кто куда! Мама говорит, что у нас в городе совсем нет работы, и к тому же, граница слишком близко, и мама говорит, что это опасно. Вот не знаю, почему - ты не верь телевизору, у нас в городе тихо, и сирень цветет. Знаешь, как чудесно пахнет!
Скоро уже лето, и я все надеюсь, что ты оставишь свою Москву и приедешь к нам. Хотя бы на три месяца! Мы все скучаем и очень хотим тебя снова увидеть. Приезжай! Сходим на наше озеро - оно совсем заросло, но кое-где еще видна вода. А на твоем бывшем доме аисты свили гнездо - говорят это к миру. Аисты, они понимают!
Ну, вот и все. Жду не дождусь.
Лена М.
PS. ...и вот тут еще Марта с Витькой хотят подписаться и тоже говорят, что ждут, так что ты приезжай и..."
Гнали до темноты, а потом остановились на краю тракта. Ночью дорога казалась серебристо-молочной летной, словно непомерно выросшая разделительная полоса, что приходила из тьмы и уходила во тьму. Ночью спали в палатке возле автомобиля - ветер шуршал тонкими матерчатыми стенками, вдалеке кто-то выл долго и заунывно, словно жалуюсь на тяжкую свою судьбу. Где-то ближе к утру пришли волки и долго шатались вокруг палатки утробно взрыкивая, пока Водила не продрал глаза и не отогнал их несколькими выстрелами из дробовика. Волки пождали хвосты и исчезли в пыльной тьме.
Все как всегда.
Утром на пыль пала роса, ненадолго размочила тракт, а потом впиталась без остатка. Восход был такой же мутный, а воздух свеж только первые три часа, после чего снова навалилась жара и марево - друг и спутник миражей - поднялось с поверхности высохшей земли.
Иногда, в такие моменты, Константин вспоминал прежние времена - когда все было хорошо, на пустошах росла трава, а воздух оставался свеж целый день. Это было давно, но курьер еще помнил. Тогда еще были дороги - они всегда завораживали его - ровные и прямые, без единой выщерблены бетонные тракты. И если ты вышел на эту дорогу, то можешь идти и идти по гладкому покрытию, идти долго, через всю страну, пока не упрешься в океан. Дороги были артериями - они связывали, помогали пересекать чужие земли, они были как телеграфная линия, только для людей, они были ниткой, что стягивала разрозненные куски страны. Она была... упорядочена. Сейчас таких дорог нет, не бетонных, ни железных - еще большего чуда.
Константин знал, что здесь, под метровым слоем пыли есть такая дорога две стальные полосы, соединенных бетонными брусьями. По такой дороге ходили специальные составы - поезда. Пассажирские, грузовые и да... почтовые. Тогда это было проще.
Если он не ошибался, часа через три они минуют остов тяговой машины, железного мула, как его называли местные, пока не сгинули - остатки тягового локомотива, чудом сохранившегося, когда пошли жгучие дожди.
Пыль под колесами приобрела красноватый оттенок - верный признак, что дорога была здесь. Может быть и одни из этих поездов тоже - но дожди не щадили металл - он расползался на глазах под жгучими каплями.
В полдень, когда солнце расплылось по зениту расплавленной медной монетой, они достигли цепь разрушенных городов. Часть из них построили на фундаменте еще старых - изначальных. Часть была новыми - народ стремился жить возле тракта. Но когда Мертвые земли наступили, поселения оставили - а кто не оставил, тот вымер или был убит набежавшими из пустыни дикими.
-Если я не ошибаюсь, километра через три будет Береговая Охранка, и речка Куманика. Единственное оставшееся поселение. Пара писем туда.
-Говорят, там мор, - вставил Ганнслингер.
-Брось, - Водила чуть притормозил перед ухабом, багги мотнуло, двигатель кашлянул, задребезжал клапанами, - Генетические изменения. Они слишком близко к пустыне. Ребята уверенно идут к тому, чтобы стать дикими.
Поляков кивнул. Четыре письма были в этот городишко. Мор там, или не мор, а люди ждут.
Города призраки проскакивали на скорости, вихрем проносились через мертвые, иссохшие улочки, а кое-как собранные лачуги смотрели им вслед черными провала выбитых окон. От рева двигателя в строениях начиналось шевеления, да оставалось еще чувство, что кто-то тупо, но пристально смотрит на пришельцев. Не любил Константин эти городки - мертвые снаружи, но полные какой-то потаенной жизни внутри немые свидетели прошедших лет. По опыту курьер знал - такие города редко пустуют. И живут там, как правило не люди.
Въезд в Береговую Охранку преграждал выцветший, ржавый шлагбаум. Выглядел он нелепо, тем более, что никакого забора рядом не имелось. По правому борту машины тянулась рыжая извилистая лента реки. Вместо воды там была пыль, из-за чего речка казалась точной копией тракта.
-Что такое куманика? - спросил Водила.
-Ягода, - сказал Поляков, - обладала наркотическим действием. Вызывала состояние называемое "кумар".
-Эй, там! - крикнул от шлагбаума, - Вы кто! Смотрите, у нас ружья есть!
-Да курьеры, мы курьеры!! - заорал Водила, - Письма привезли! Открывай что ли!
Береговая Охранка тоже вымирал. Как река с обнажившимся руслом, он только сохранял видимость поселения. Багги медленно катился по центральной улице, вздымая красноватую пыль в пропитанный духотой воздух. Отчетливо пахло гнилью и нечистотами. Где-то плакал ребенок. Перекошенные лачуги были темны и с виду безжизненны, но где ни будь в глубине нет-нет, да мелькнет человеческое лицо. В конце улицы, на покосившимся от времени бетонном столбе подобно жутковатой грозди винограда висело пять фигур, с первого взгляда на которые пробирала дрожь.
-А они не слишком стремятся стать дикими, - сказал Ганнслингер, - раз вешают своих мутантов.
К багги стал стекаться народ - все худые, выжженные солнцем, смотрели с непонятной надеждой. Поляков поднялся, и, держа в руках пачку писем, стал выкрикивать фамилии адресатов, как делал до этого много раз. К нему тянулись скрюченные руки, и тогда он отдавал письма, и каждый раз наблюдал странную вспышку счастья на изможденных лицах горожан. Что их делало такими счастливыми? Не от того ли, что чувствуют себя не забытыми? Что о них помнят? Те триста километров, что отмахали от последнего цивилизованного поселения для них все равно что три или тридцать тысяч - невообразимая, невозможная пропасть.
-"Почта, - это нити, связывающие мир, - подумал Поляков, отдавая очередное письмо - то, что не дает ему окончательно развалиться".
-Как у вас тут? - спросил Водила старика, сморщенного и согбенного до того, что возраст уже не угадывался.
