Сергей Цикавый - Замена
– А, да. Твое время – это боль, Соня. Что это за время такое? Зачем оно?
Вопрос был семантическим монстром – «зачем время?» Он не укладывался у меня в голове.
– Это жизнь. Антоним смерти.
– Твое дело, – легко согласилась Джоан. – Только смотри какая ерунда: ты больна, но директор, который поднял тему времени, – нет.
Я хотела возразить: Куарэ долго работал со мной, с такими, как я – или не совсем такими. Я знала точно: во многом он думает, как мы, – или хотя бы пытается…
– Что ты имеешь в виду? – спросил мой голос.
– Не знаю. Но этот разговор вне рамок модели директора. Погрешность невелика, но все же.
Джоан встала, и когда прямоугольник окна снова вспыхнул, я не увидела ее силуэта в кресле.
– …Нужен точный анализ семантем, – Малкольм стояла где-то справа. – Но разговор у вас получился странный. Ты уверена, что он ни на что не намекал тебе?
– На что, например?
– Не знаю, – Джоан засмеялась. – Знала бы ты, сколько проектов присосалось к лицею. Социологи, психологи, конфликтологи, медики… Одно радует: большинство научных тем – закрытые, диссертацию по ним не защитишь.
«Почему – радует?» – хотела спросить я, но Джоан заговорила какой-то устной скорописью:
– Проект – участвуешь, но не знаешь? Может быть? Легко. Какое-то нейрокодирующее слово? Маловероятно. С другой стороны, программы «Нойзильбер» – мало информации.
У нее изменился голос: стал надтреснутым, воздушным. Джоан почти шептала – звонко, ярко, быстро. Я едва улавливала паузы между словами и сощурилась, ища ее. Казалось, что Малкольм должна метаться по приемной в ритме своего непонятного анализа.
Казалось. Джоан стояла, упершись лбом в стену, переплетя пальцы за спиной. Она словно держала свою поясницу – и говорила, говорила, говорила.
– Программа «Темпора» – нет. «Статик» – нет. Колпинская группа – возможно. Совпадение интересов – ноль-три, методики – ноль-два. «Кадикс»? – Джоан рассмеялась. – Нет-нет-нет. Ноль-ноль.
Она замолчала и повернулась ко мне.
– Забавно, правда? Семантический анализ пока проводить не буду, пожалуй. Ладно, хватит. Давай о тебе лучше.
Я села. В коленях было совсем колко, а когда схлынуло колдовство скороговорки Малкольм, я ощутила, что падаю.
– Давай.
– Меняемся?
Я молчала: закусила зубами боль и ждала продолжения.
– Окей. Смотри, я обеспечу тебе твое время – с комфортом и минимумом внимания СБ. В обмен на девичник. Как ты на это смотришь?
– Девичник?
– Девичник, девичник, – кивнула Джоан и снова упала в кресло Аи. – Я так понимаю, комфорт тебя мало волнует.
– Ты можешь повлиять на решение совета «Соул»?
– Нет, – удивленно ответила Джоан. – А причем здесь директора концерна? Решение по твоему вопросу будут выполнять совсем другие люди. Третьи будут устанавливать слежку, четвертые – втыкать в тебя новые иголки… Улавливаешь?
– Нет.
– Ну и не надо. Просто запомни: может быть «поднадзорная до смерти», а может быть «подопытная до контрольного в голову».
В груди пекло и кололось: пришли обещанные Мовчан боли, но я все еще не понимала, о чем речь.
– В чем смысл девичника?
– Ну, как? Посидим, попьем, посмотрим фильмы о нежной мужской любви. Поговорим о тайнах госпиталя «Нойзильбер».
Я сидела, приложив руку к груди. Больно. Неожиданная боль, страшная. «Рак легких – это быстро», – вспомнила я кого-то из детей с глазами стариков.
– Не хочешь фильмы о голубеньких, можем и не смотреть, – сказала Малкольм. – Или, например, аниме…
Я прервала ее:
– Келсо?
– Что – Келсо? – переспросила Джоан.
– Ты хочешь поговорить о нем?
– Я хочу поговорить. И вроде даже сказала, о чем.
Поздно. Я уже увидела достаточно на ее лице.
– Ты уже не можешь не думать о нем?
Малкольм рассмеялась:
– Не проецируй, Витглиц – фигня получается.
…Тебе ведь не нужен «Нойзильбер», доктор, думала я. Твой смех был сух и мог сработать только в темноте, твое положение в лицее – всего лишь ширма для одержимости. И, наверное, я хочу верить в это, но ты никогда не позволяла Келсо входить в мой дом и брать меня силой.
Джоан Малкольм зевнула.
– Ты слишком веришь в людей, Витглиц. Мне что, сбить тебя сейчас на пол, чтобы доказать это? Я тебе не подружка. Мне нужно, чтобы ты почаще открывала ротик на интересные темы – и не более.
– «Иногда мне выгодно быть доброй, – сказала я. – Так что не обольщайся».
– Ну, вот, – кивнула она. – Ты все сказала за меня.
– А ты сама понимаешь, где границы? Выгода, польза, дружба, интерес – искренний и по делу?
Джоан вдруг перестала улыбаться.
– Девичник послезавтра в семь, – сказала она. – Я скуплюсь в «Лавке», а ты не вздумай загреметь к Мовчан.
В приемной светлело так быстро, что казалось, будто облака срывали с неба. Малкольм побросала вещи в сумочку и пошла к дверям, а я поражалась себе: что я здесь наговорила? Сердце провалилось в очередной приступ боли.
– Джоан.
– А?
– Что мне делать до того?
– До девичника? – она обернулась. – В каком смысле?
Я молчала – собиралась с силами для ответа, но Малкольм поняла мое молчание по-своему.
– А. В философском, значит. Будь собой – просто учительницей. И посоветуй секретарше господина Куарэ, чтобы она вылила куда-нибудь духи. Желательно не на себя.
Я осталась в приемной, только перебралась в кресло Аи. У меня еще получилось развернуть его к окну, протянуть руку к жалюзи – а потом был только рассвет, наковальня бури над южным крылом учебного корпуса и боль.
Пожалуй, боли было больше всего.
* * *Ая жалась у шкафов: день секретарши начался ужасно. Уехал директор, оставив детальные распоряжения на неделю, а в ее кресле с утра нашлась умирающая. Духи пахли особенно резко, и я едва сдерживалась, чтобы не пересказать Ае слова Джоан.
– Во-от… Вот так.
Николь прижала место инъекции ватой и подтащила к ней мой палец:
– Все, держи.
Я кивнула: я верила в симеотонин – в начало своего конца.
Николь вопросительно смотрела на меня. Я подумала и ответила на взгляд:
– Помоги встать, пожалуйста.
– Давай руку.
Я ненавидела взгляд Аи. Она видела знак биологической опасности на упаковке инъектора, она видела, как я не могла даже прикрыть рот, она видела все. Ая уже хоронила меня, и к обеду на поминках будет весь лицей.
«Рано», – думала я.
«Только бы не дошло до детей», – думала я.
Глупо ведь получится. Через пятнадцать-двадцать минут все будет хорошо, но нет хуже урока, когда ученики уже настроились на отмену занятия. Или хотя бы на замену.
* * *За день я успела много. И даже дошла до открытого занятия Куарэ.
