Роберт Шекли - Машина Шехерезада - шесть историй
Конечно, простой просмотр ежедневных газет не показал бы вам, насколько гротескной была та ситуация. Но разве можно судить о реальной жизни по газетам? Разве это нормально? Люди, которые задавали такие вопросы, находили себя в куче проблем. Маленький вопрос о природе реальности приводил к большой беде, не говоря уже о том, что вы тем самым привлекали к себе пристальное внимание ФБР.
«У танцора танго маленькая язва. Как поняли? Прием». Кто не слышал этих милых и понятных фраз, которыми так любят перебрасываться друг с другом агенты ФБР? Трое из них следовали за мужчинами, которые раздавали таблетки фирмы «Нафиг». Их пальцы нервно покоились на тетиве десятиразрядных барабанных луков. Между тем переносчики медицинских образцов не обращали на агентов никакого внимания. Они знали, что их пропустят через сито проверки. Эти парни могли воображать о себе все, что угодно, но даже в самых диких грезах они не ожидали закончить жизнь, раздавая дармовые таблетки на углу двух улиц в безымянном городе, который был слишком печален, чтобы в нем жить.
Женщина поклонилась толпе. Но толпа смотрела на нее неопределенно. А как еще простому народу смотреть на весь этот цирк? Данный вопрос был выставлен на народный референдум, и по рядам прокатилась волна предложений.
– Где они откопали ее, эту кобылу на белом коне, со звездным флагом нашей страны, которая среди прочих достоинств провозглашает право на непрокисуемость сгущенного молока?
– Где-то я ее уже видел, – сказал небольшой мужчина в аляпистом галстуке и котелке, стоявший у обочины, на которой ковбой припарковал свои четыре колеса.
Внезапно мужчина исчез с той живостью, которая характерна только для очень плохих сюжетов. Ни один уважающий себя персонаж не станет появляться на сцене лишь для того, чтобы сказать пару слов; пусть даже это будет его эпитафия или что-то еще, чего мы здесь касаться не будем.
Но вернемся к Джорджу с его черепахой и словесным мешком, который своими криками и визгом начинал напоминать небольшой катаклизм, отмеченный в таких великих мифах мира, как Жизель и Венгрия, Маленький Бу-Ползунчик, Хензель унд ди Готердаммерунг, Самбо и Близнецы Тамбурти и многие другие.
– А что она там делает на этой лошади? – внезапно выпалил мешок.
Джордж и мужчина в галстуке посмотрели друг на друга.
– Какой любопытный вопрос! – произнес мужчина.
– А что вы так смотрите на меня? – возмутился Джордж. – Это, между прочим, не я... Ну, вы сами понимаете, что я имею в виду.
– Но это же ваш словесный мешок, – настаивал мужчина.
Внезапно на его лице промелькнуло странное выражение. В тот же миг в воздухе пахнуло чем-то новым и тревожным. Это дуновение времени ошеломляло своей простотой и реализмом. Словно громкий пук в легкой дреме, как сказал великий поэт.
– Послушайте, дядя, – завелся словесный мешок. – Мне не нравятся ваши игры с предлогами. Я не его словесный мешок и ни чей-то там еще. Я свой собственный и без права передачи по наследству.
– А вот здесь позвольте с вами не согласиться, – воодушевился мужчина. – Вполне очевидно, что вы являетесь аллегорией на некоего грамотея, из которого слова сыплются как, извините, из мешка.
Между тем белый конь был действительно прекрасен. Черепаха смотрела на него чуть дыша. Какие глаза! Какая грива! Черепахан застонал, усилием воли воспроизвел процесс, о котором знают только черепахи, и превратил себя в женскую особь с целью будущих грез о дружбе и любви. Неплохая компенсация за панцирь, правда?
– Господи, как он мил, – шептала черепаха. – Но что ему взять с меня? Я простое земноводное существо с равносторонним треугольником на спине, да к тому же еще и страдающее от сексуальной неудовлетворенности.
Она жаловалась на нынешние времена и на вредное влияние различных химикатов, которые не только выбрасывались в атмосферу из всевозможных труб, но и соединялись в стратосфере друг с другом, – и это там, среди молний и дождя, в тончайших слоях воздуха, где молекулы могли дышать полной грудью и в минуты безветрия улетать далеко-далеко.
И именно там вредоносные газы соединялись и порождали новое зло – сверхмодные облака с кислотной начинкой. Эту гадость называли летучей взвесью, и она воздействовала не только на людей, но и на животных. Под натиском взвеси наш мир дрожал и размывался. Говоря языком науки, она вызывала самопроизвольное молекулярное отклонение границ реальности, и поэтому ее иногда называли смогом. Но данный термин не отражал действительного положения вещей, и мы, как всегда, лишь приближались к сути явления.
Белый конь об этом ничего не знал, потому что он воспринимал реальность со своей лошадиной точки зрения. Однако его взгляд на мир ничего не уступал нашему – я имею в виду нас, черепах.
Леди подбросила свою шляпу в воздух, а затем показала ее публике с обеих сторон. Шляпа была пуста, но наездница вытащила из нее голубя, который тут же взлетел к облакам. Вслед за ним появилась летучая мышь, вымазанная для эффекта белой краской. Она тоже упорхнула вверх по забавной спирали, однако ее номер не произвел особого впечатления.
А дама разошлась не на шутку. Она опустилась на одно колено, вновь помахала шляпой и трижды похлопала ее рукой. Оттуда заструились реки вина, к которым бросились жаждущие толпы. Не прошло и секунды, как реки превратились в змей. Народ отпрянул назад. По рядам прокатился недовольный ропот.
Джордж смотрел на фокусы, разинув рот. Это были не какие-то дешевые трюки, а настоящее мастерство. И тут до него дошло, что он перенесся в какое-то странное место, потому что вещи подобного рода случались только с другими и где-то там еще.
Словесный мешок наблюдал за представлением почти без интереса. Он привык составлять свое мнение быстро и основательно, затрачивая на обдумывание вещей лишь несколько наносекунд.
И он уже сделал окончательный вывод. Вернее, мешочек чувствовал размеры и форму вывода, но ни одна из фраз не подходила для точного описания. Ни одна, представляете? Это звучало как парадокс, но он, словесный мешок, не мог найти нужного слова. Застонав от отчаяния, мешочек распорол свой свежий шов в левом нижнем углу, и слова полились из него обильной струей:
– Есть вещи, которые продолжают существовать даже после того, как исчезает их суть. И я не напрашивался на эту работу. Всему виной плохая привычка автора, которому нравится размышлять о написании фраз перед тем, как строки ложатся на бумагу. Но разве можно рассказать о запахе зимнего дыма с неуловимой горечью смолы в один из тех темных вечеров, когда мир выглядит так, будто он готовится к смерти? Я не хочу показаться мрачным, но это невозможно. А потом вы видите девушку в белой шляпе, на белом скакуне, цветущую тем великолепием, которому место лишь в прошлом, и ее смех струится как водопад, застывший на кончике потока, где звенят колокола нашей юности. И в этой наступившей тишине, в этом квадрате света, который еще не пожрали сумерки, вам вдруг становится ясно, что вы уже бывали здесь – пусть даже и неописуемым, ускользающим от воображения образом.
