Алексей Гравицкий - Мама
– Суки! – яростно гаркнула Юлия.
Она подняла ногу и с силой опустила на трубку. Хрустнуло. Юля едва удержалась на ногах. Трясясь от злости скинула туфлю со сломанным каблуком, бросила взгляд на трубку. На чертовом бриаре даже царапины не осталось.
– Сволочи, – она бессильно рухнула на пол и зарыдала навзрыд. – Что ж вы делаете, сволочи!
Хотелось что-то сломать, куда-то выплеснуть ту ярость, что полыхала внутри, ту боль, что рвала грудь. Только сил уже не было. Она сдернула вторую целую туфлю и кинула ее в сторону, только уже совсем вяло, слабо. От этой слабости, а точнее от ее осознания, стало еще больнее.
Удариться бы головой о стену так, чтоб больше ни мысли, ни жизни, чтоб все долой. Да сил нету. Ни сил, ни желаний, ни страстей. Только усталость и боль.
«Умереть, – пронеслось в голове, – умереть сейчас, чтоб ничего больше не видеть и ни за что не нести больше ответственности».
6
Шут выглядел даже не просто серьезным, а практически вменяемым. Настолько вменяемы, насколько вменяемо может выглядеть обычный человек. Сумасшествие его как рукой сняло. За плечом болтался чехол с гитарой.
– Здравствуй, доктор, – серьезно произнес он ровным спокойным тоном без тени безумия или издевки.
– Зачем пришел? Я тебя не звал.
– Я хочу домой, доктор, отпусти меня.
Слава вздохнул, щелкнул пультом, экран телевизора погас. Беспредельщик уперся локтями в столешницу и подался вперед. Вести пустопорожние беседы с придурком сейчас хотелось меньше всего.
– У тебя есть дом?
Вася в своей обычной манере скосил голову и коротко кивнул.
– Может, у тебя и семья есть?
– Жена и двое детей, – улыбнулся Вася.
– И где же они?
– На кладбище.
Заинтересовавшийся было Слава зло сплюнул и откинулся на спинку кресла.
– Было две язвы, – проворчал он. – Теперь одна, зато поющая. Удивительная у тебя манера шутить с серьезным видом.
– А я не шучу, я серьезен, – ответил Вася.
Слава хотел спросить, как это случилось, но слов не нашел. Впрочем, шут сам то ли поделиться захотел, то ли уловил настроение беспредельщика, заговорил тихо, спокойно, взвешенно:
– Их убили. Этот господин президент и его холопы. Они хотели, чтобы я делал то, что нельзя, а я отказался. Они стали угрожать. Я не поверил угрозам. Тогда они убили и жену, и детей.
– Как? – вырвалось у Вячеслава.
– Страшно, доктор, – голос Васи звучал сдавленно. – Очень страшно. Детей и женщин всегда убивают страшно. Потому я и стал шутом. Если не балаганить, то и вправду можно свихнуться. Вот ты сейчас тоже начнешь убивать. Уже начал. И женщин, и детей будешь убивать. Я не хочу в этом участвовать. Отпусти меня.
Очередная дурная выходка или взаправду так?
– А тебя здесь кто-то держал?
– Конечно. Батька-президент меня ни за что не отпустит. Скорее уже убьет, но ведь теперь решает не он.
Слава в упор посмотрел на шута. Бородка по-прежнему торчала жидким клином, глаза светились, как у Николы-чудотворца с иконы.
– Почему он тебя не отпускал? – твердо заговорил Слава. – За что убил твою семью? Что ты такое делал? Кто ты такой?
– Я ученый, доктор, – легко отозвался Вася. – Ты же сам там в бункере командовал испытаниями моего изобретения.
– ЧТО?!
Вячеслав вскочил с места, дернулся было в сторону, снова замер. Мысли затрещали со скоростью пулеметной очереди, защелкали отстрелянными гильзами. Сказанное объясняло многое, ставило новые вопросы, не укладывалось в голове. Хотя от многого, что он узнал за последние дни, можно было свихнуться, но почему-то именно эта новость добила его окончательно, привела в смятение.
– Ты отпустишь меня? – тихо спросил Вася.
Куда его отпускать… запереть и не выпускать, держать под замком и с надежной охраной. Или вывести на задний двор и шлепнуть. Чтобы никому никогда ничего не рассказал. Он хотел было ответить что-то, но в этот момент распахнулась дверь и на пороге появился бывший. Первый взгляд хозяин бросил на Славу, тут же, впрочем, отметил присутствие шута.
Вячеслав скосился на Васю. Тот снова смотрит безумно, только что слюни не пускает. В глазах шута металось бесноватое пламя. Он резво вскочил с места, расшаркиваясь, склонился перед хозяином и всем видом показал: садитесь, мол.
Тот прошел и сел напротив Славы. В воздухе повисла неловкость.
– Ты хотел говорить? – демонстративно не обращая внимания на Васю, спросил хозяин.
Слава коротко кивнул и выжидательно глянул на шута. Тот по-птичьи скосил шею, свесил голову на бок.
– Все ясно, – хихикнул Вася.
Гитара в три неуловимых движения оказалась в руках псевдосумасшедшего, причем без чехла.
Пальцы резко ударили по струнам:
Сыт я по горло, до подбородка.
Даже от песен стал уставать.
Лечь бы на дно, как подводная лодка,
Чтоб не могли запеленговать.
Хозяин криво усмехнулся. Голос Васи звенел пронзительно, словно стекло о металлический лист били. Когда-то, очень давно Вячеслав слышал эту песню, но исполнение было другим. Совсем другим. Чья же это песенка…
Друг подавал мне водку в стакане,
Друг говорил, что это пройдет.
Друг познакомил с Веркой по пьяни —
Мол, Верка поможет, а водка спасет.
Не помогли ни Верка, ни водка.
С водки похмелье, а с Верки – что взять?
Лечь бы на дно, как подводная лодка,
Чтоб не могли запеленговать.
Сыт я по горло, сыт я по глотку.
Ох, надоело петь и играть!
Лечь бы на дно, как подводная лодка,
И позывных не передавать.[15]
Шут звякнул последним аккордом, коротко поклонился и вышел. Слава повернулся к бывшему президенту.
– Зачем он к тебе приходил? – поинтересовался тот.
– Зачем ты мне не сказал, кто он? – проигнорировав вопрос бывшего спросил Слава.
– Не успел, – пожал плечами тот. – А что он тебе наплел?
Слава стиснул зубы, побелели плотно сжатые губы. Хозяин поймал взгляд преемника, отбросил фривольную позу, как-то сам собой подтянулся, собрался.
– Не смотри на меня так, – попытался улыбнуться он.
– Это мое право. – На лице Вячеслава рельефом проступили желваки. – И вопросы теперь буду задавать я.
7
Зачем она здесь?
Мысли ползли вяло, даже если менялись одна на другую, все равно делали это с безразличной ленцой. Что-то происходит. Идет война… Или не война… но взрываются бомбы. И стреляют. И убивают. Значит, все-таки война.
Кто же воюет? Американские вертолеты, американские солдаты, американский генерал с головой и тут же без головы… Американцы.
Против ее отца и Славика.
Славик… странно, как это нежное легковесное Славик сочетается с холодным, странным человеком, у которого невесть что происходит в голове. Хотя и ему, и отцу все понятно, только ей не понятно. Выходит, она дура.
