Сборник - Фантастика 1972
Как я любил эту старенькую мельницу и особенно ее большие деревянные крылья! И мельница тоже любила нас, ребятишек, приходивших собирать смородину сюда, к прохладному ручью.
Я нагнулся над ручьем, зачерпнул ладонью студеную воду и поднес ее к губам. Прошлое коснулось моих губ ласково и осторожно. Ручей звенел, мягко ударяясь о круглые камни, исполняя все ту не монотонную песенку, которая началась задолго до моего рождения и все длилась, длилась, длилась, соединяя вечную бодрость с нескончаемым детским сном.
Ручей звенел, и его звон возвращал мне давно утраченные дни и то никуда не спешащее бытие, когда ты чувствуешь, что все только что началось, как утро, заглядывающее в окно вместе с синим кудрявым облаком, плывущим в просторном деревенском небе.
Ручей словно говорил мне:
– Не спеши. Задержись здесь, посиди. В мире, куда ты вернулся, никто не спешит. Это же твое возвратившееся детство.
Началось это в то утро, когда я пошел на городскую станцию покупать билет. В большом душном зале было много касс. Это были кассы, где продавались билеты на обычные маршруты Ленинград - Москва, Ленинград - Одесса, Ленинград - Новосибирск… Нет, мне была нужна совсем другая касса, и я долго ее искал, прежде чем увидел окошечко и под ним надпись: “Ленинград - станция Детство”.
“Проездные билеты, - прочел я, - оплачиваются натуральным временем”.
– Что значит натуральное время? - спросил я кассиршу.
Кассирша не ответила. Она была занята. Какая-то женщина в белом летнем платье возвращала билет и требовала от кассирши вернуть ей время, заплаченное за железнодорожный проезд.
– Я раздумала, понимаете? Раздумала, - повторяла она. - Билет до станции Детство слишком дорого стоит. Когда я заплатила за него, я ничего не заметила.
Но стоило мне только зайти в туалет и взглянуть в зеркало, чтобы поправить прическу и обновить губы, как я обнаружила на лице несколько морщин.
– Ну и что? - усмехнулась кассирша.
– А вот что! Этих морщин не было до той минуты, как я получила от вас этот билет. Благодаря вам я постарела на полтора года.
– Не преувеличивайте, гражданка. За ваш билет до станции Детство вы заплатили всего одним месяцем без трех дней. Если вам кажется дорого, взяли бы билет до станции Юность. На две недели дешевле.
– Я хочу, чтобы мне вернули мой месяц, - настаивала женщина в белом платке. - Билет в полном порядке.
– Билет, конечно, я могу взять, - сказала строго кассирша, - но плата обратно не выдается. Да и как я могу возвратить то, что вы вычли сами из себя? Не надо было так волноваться, когда покупали билет. Из-за чрезмерного волнения вы немножко осунулись.
– Хорошенькое немножко! На целых три недели.
– Зато встретитесь с родными, со своим детством.
– Нет, нет. Я раздумала. Верните мне мой месяц.
– Не могу, гражданка. Не имею права.
– Тогда дайте сейчас же “Жалобную книгу”.
Я терпеливо ждал, когда кончится этот спор, начавший мне надоедать.
Кассирша подала женщине книгу, и та стала писать жалобу.
Я стоял и думал: “Ну что эти несколько минут по сравнению с месяцем, которым я должен заплатить за билет. Но я готов отдать даже годы, чтобы встретиться со своим давно утраченным детством, чтобы увидеть край, который уже, наверно, давно забыл меня”.
Женщина писала свою жалобу в книге не спеша, тщательно обдумывая каждое слово. И это отразилось на настроении кассирши, которая вдруг сердито закрыла свое окошечко и куда-то отлучилась.
Я стоял и ждал, пока она вернется, а за мной уже стала расти очередь таких же отпускников, как я, желающих провести свой летний отпуск в районе своего давно минувшего детства.
– Куда она ушла? - спросил меня веселого вида человек с черными усиками, как у Чарли Чаплина. Эти усики и придавали ему фатовато-легкомысленный вид, усики да еще спортивная фуражка с длинным козырьком.
– Не знаю, - ответил я. - Может быть, для того, чтобы принести сюда месяц и отдать гражданке, пишущей жалобу. Она возвратила билет и требует обратно свое время.
– Ну а как кассирша доставит этот месяц? - сказал человек с черными усиками. - Его уже приплюсовали к вечности. А вечность сюда не доставишь.
– Как знать, - возразил я. - Да и имеем ли мы представление о вечности? Вечность - это абстракция.
– Я с вами решительно не согласен, - сказал человек с усиками. - Вечность - это банк, чисто финансовое учреждение. И не спорьте. Я сам работаю в банке счетоводом.
– А что вы подсчитываете, уж не дни ли?
– Дни. Недели. Месяцы. Годы. Я знаю, что такое время.
– Этого не знал даже знаменитый философ Иммануил Кант.
– Кант не знал. А я знаю.
И он действительно знал то, чего не знал и о чем не догадывался Кант. В этом я вскоре убедился.
И странно, что этот очень довольный собой фатоватый гражданин в спортивной фуражке оказался догадливее Канта.
Мы встретились с ним в купе.
Впрочем, я зря забегаю вперед, не сказав ничего о поезде, который стоял на запасном пути. Старенький поезд, почти времен гражданской войны. И с кондуктором тоже старым - старым и занятым старомодным делом: он подогревал большой медный самовар.
Самовар выглядел, как и полагается выглядеть самовару в вагоне, где неизвестно почему все испытывают жажду. От него пахло сосновыми шишками, уютным дымком и необыкновенным благополучием, как за семейным столом.
Только самовар мог превратить незнакомых друг с другом пассажиров в семью. Никакой его электрический соперник не в состоянии был этого сделать.
Все уже попивали чаек, помешивая ложечкой кусковой сахар в стакане. Только фатоватый человек с черными усиками, явно заимствованными у знаменитого киноактера, не принимал участия в чаепитии.
– Почему вы не пьете? Отличный, доложу вам, чаек, - сказал я фатоватому человеку.
– Извините, - ответил он, - ничего не пью и не ем. Соблюдаю диету.
– И давно соблюдаете?
– Давненько. Должность такая. Не располагает к еде и питью.
– А что у вас за должность, если не секрет?
– Я контролер.
– А что вы контролируете?
– Ну, если на то пошло, - махнул он рукой, - скажу. Время я контролирую.
– Чье?
– Ну хотя бы ваше. Кто как его расходует. С пользой, без пользы.
– Социолог вы, что ли?
– Как вам сказать? Отчасти да. Отчасти нет. Я бог.
– Вы произнесли очень странное слово, - сказал я. - Может, я ослышался?
– Нет, вы не ослышались. Я действительно бог. Но не всевышний. А бог районного масштаба.
– Концы с концами не сходятся. Вы же мне перед кассой в очереди сказали, что работаете счетоводом в банке.
– Банк - это метафорическое выражение. Там не деньги, а время хранится. А бог я скромный, незаметный. Вполне современный. В профсоюз аккуратно членские взносы плачу. И хожу на лекции. Очень люблю, когда меня просвещают. Ни одной лекции не пропускаю. И от общественной работы не уклоняюсь. С утра до вечера занят.
