Ежи Жулавский - Победитель. Лунная трилогия
Я сделал все, что было в моих силах, чтобы пробудить душу у этих людей, и опустил руки только тогда, когда уверился в безнадежности своих попыток. Мне не в чем себя упрекнуть, и несмотря на это я чувствую на себе страшную ответственность за этот упадок человеческого племени, которое было на меня оставлено.
И снова ирония судьбы: они себя считают счастливыми, а я расстраиваюсь из-за них и тоской об их судьбе увеличиваю свою боль и свою тоску…
V
Снова на Земле прошли годы с тех пор, как я в последний раз обращался к этим страницам. Сегодня я открываю дневник, чтобы записать дату своего ухода из страны над морем. Ухожу наконец-то в Полярную Страну — думаю, что уже навсегда.
С нашего ИСХОДА прошел шестьсот девяносто один лунный день.
Все уже готово, наш старый автомобиль, уменьшенный вдвое и отремонтированный, уже заправлен топливом и загружен продуктами, которых мне должно хватить на долгое пребывание в Полярной Стране, может быть, такое количество мне и не потребуется… Ведь я уже старик…
Я должен был отправиться сегодня утром, но произошло нечто, по крайней мере на день задержавшее мой отъезд.
Дело вот в чем: со времени экспедиции Тома на юг, к экватору, во время которой он чуть не расстался с жизнью, я сурово запретил подобные предприятия, будучи уверенным, что они ни к чему не приведут, зато подвергают опасности жизнь участников. До сих пор мой приказ свято соблюдался, а я был уверен, что так будет всегда, особенно если принять во внимание небольшую предприимчивость этого поколения, которое целиком и полностью обращено только к практическим и сиюминутным проблемам бытия.
Однако я ошибся. Видимо, сюда проникла с Земли и тлеет в груди этих карликов скрытая искорка того огня, который толкал людей на рискованные экспедиции и открытие новых континентов посреди океана. С какого-то времени я начал замечать, что некоторые из мужчин с тоской поглядывают на юг, за далекое море Они даже как-то спрашивали меня, что там за морем. Я отвечал им, что не знаю, но они, насколько я мог понять по выражению их лиц, не поверили этому. Видимо, у них сложилось впечатление, что я не хочу им этого говорить…
Последнюю ночь я провел вместе с Яном у ближних нефтяных скважин, занимаясь приготовлениями к путешествию в Полярную Страну. А утром, когда вернулся к морю, чтобы попрощаться с лунным народом и благословить его, прежде чем уйду, чтобы завершить свою жизнь вдали от этих мест, я узнал, что трое самых сильных и самых храбрых мужчин, как нам рассказали их жены, отправились на юг. Они построили сани, разместили на них электрический мотор и, взяв с собой, кроме запасов пищи, двух собак и меха, отправились ночью по замерзшему морю, чтобы достичь до утра противоположного берега в южной части планеты.
Безумное предприятие! Я уверен, что они никогда не вернутся, но тем временем должен внять просьбам Яна и Ады и ждать еще один день, чтобы благословить их, если они вернутся, прежде чем уйду.
Я спрашивал у жены Каспера, самого старшего из троих авантюристов, зачем они отправились на юг? Она отвечала, что они хотели посмотреть, что там. Больше никаких объяснений она дать не могла.
Жаль этих людей, потому что они несомненно погибнут.
Наступил день отъезда! Солнце уже несколько часов как взошло, и лед начал таять, вскоре я сяду в машину и направлюсь на север.
Без сожаления я прощаюсь с этой страной, хотя знаю, что уезжаю, чтобы уже никогда не вернуться сюда.
Только… в последний раз я смотрю на могилу Марты на далеком Острове, и на сердце у меня становится грустно…
Вчера до наступления вечера я провел несколько часов на этой могиле. Тяжело мне было с ней расставаться: это единственное место, дорогое мне в этом мире. Я взял с нее горсть земли — прижму ее к губам, когда буду умирать в далеких краях.
Время в путь… Собрались лунные жители, чтобы проститься со мной. Они не ропщут, не сопротивляются — знают, что так и должно быть. Ада, Ян и два его брата будут сопровождать меня в Полярную Страну. Я не мог отказать им в этом…
Те трое все еще не вернулись и, видимо, уже никогда не вернутся. Поэтому больше ждать я не стану. Впрочем, все так подавлены моим отъездом, что о них даже не думают. Только Ян вспомнил сегодня на восходе солнца их имена и добавил:
— Их ждала беда, потому что они отправились не спросив совета у Старого Человека.
В ответ ему послышался плач собравшихся вокруг него людей.
— Теперь уже некого будет спрашивать! — слышались прерываемые рыданиями слова…
По-моему, эти люди меня любят. Удивительное открытие — в эту прощальную минуту…
Но все равно! Время в дорогу!
В пути, на Равнине Озер.
Я облегченно вздыхаю в эту минуту при мысли, что моя лунная жизнь уже лежит позади, а впереди меня ждет краткое пребывание в Полярной Стране, первом нашем пристанище на Луне, а потом смерть перед лицом Земли, моей любимой планеты.
Теперь мне все кажется сном — моя прошедшая жизнь и эти люди, оставшиеся там, над морем — все исчезает в серебристой сонной мгле, сквозь которую виден только сияющий диск Земли.
Я потерял всякое терпение и так стремлюсь скорее увидеть Землю, что не могу унять свою тоску. Уже ночь, а сон бежит от меня. Я пытаюсь скоротать долгие часы, делая эти записи.
Мы остановились на ночь там, где когда-то Петр нашел первую нефтяную скважину. Сколько лет прошло с того времени! И снова мои мысли невольно обращаются в прошлое, которое осталось далеко позади. Перед моими глазами встают мои товарищи и Марта, их дети, которые тоже мертвы…
Ах, надо гнать прочь эти воспоминания, которые только расстраивают меня, когда мне нужно собрать все свои силы, чтобы добраться туда, где я смогу увидеть Землю!
Я так рвался отправиться в это путешествие, но должен признаться, что последние минуты прощания были мне тяжелы. Удивительная вещь все-таки человеческое сердце и крепка сила привычки. Видимо, можно привыкнуть и к тюремной решетке.
В последнее утро, едва я закончил предыдущую запись в дневнике, заметил собравшийся перед моим домом весь здешний народ. Они стояли молча, мрачные и печальные, и ждали. Я пересчитал их из окна; были все, за исключением тех трех. Автомобиль стоял наготове…
Я оглянулся назад, на те стены, в которых провел более пятидесяти лет, и, не желая, чтобы этот дом когда-нибудь послужил предметом идолопоклонства как «место пребывания Старого Человека», я собственноручно поджег его вместе со всем, что в нем еще оставалось, чем я некогда пользовался, и вышел к толпе… Яркое пламя выплеснулось за мной через двери и окна.
