Ежи Жулавский - Победитель. Лунная трилогия
IV
Мне кажется, я был бы счастлив, если бы каким-то образом мог дать знать людям на Земле, что живу здесь и думаю о них. Это такая малость, но как бы мне хотелось иметь такую возможность.
Ведь так страшно представить себе, что столько сотен тысяч километров межпланетного пространства отделяет меня от этой глыбы из камня и глины, на которой я родился!
И насколько счастливее меня эти карлики, думающие только о том, чтобы на море был отличный улов или вырос хороший салат и чтобы одичавшие собаки не потаскали яйценосных ящериц из ограды…
Я провел сегодня несколько часов на Кладбищенском Острове. Когда-то, много лет тому назад, я любил там сидеть и размышлять о прошлом остывшей сегодня лунной планеты: теперь я снова часто там бываю, но, сидя на могилах, поросших зеленой травой, расположенных на холме у берега моря, думаю только о Марте, Петре, о Томе и о себе, который, может быть, наконец отдохнет вскоре рядом с ними. Сегодня, когда я сидел там и смотрел на спокойную поверхность моря, меня внезапно охватило такое безграничное сожаление, такая тоска, что я начал плакать, как ребенок, протягивать к могилам руки и просить их, чтобы они открылись и дали возможность моим товарищам перемолвиться со мной хотя бы словечком или взять меня с собой.
Я чувствую, что дальше жить мне не стоит И что меня собственно держит на этом свете? Тоска, печальное одиночество — все это я уже пережил — я давно уже никому не нужен: самое время уйти.
Да, правильно, самое время уйти. Хочу еще раз увидеть Землю, посмотреть на этот светлый шар, подвешенный на голубом небосклоне, на очертания континентов, медленно проплывающих по нему, на белые пятна облаков над ними. Я хочу еще раз напрячь глаза: может быть, мне удастся различить ту страну, в которой я родился, — а потом…
Когда я плыл на лодке обратно, мое намерение все больше укреплялось. Уйду в Полярную Страну, чтобы по крайней мере смотреть на Землю.
С этим решением я приближался к своему дому, обдумывая про себя все обстоятельства моего ухода и приготовления, которые необходимо сделать.
На пороге летнего домика я встретил Аду Она пришла в обычное время и, не застав меня, терпеливо ждала моего возвращения.
Я был так переполнен надеждой снова в скором времени увидеть Землю, хотя бы издалека, что не мог удержаться, чтобы не поделиться с Адой своими намерениями.
— Послушай! — воскликнул я, когда она поздоровалась со мной. — Скоро я от вас уйду!
Она посмотрела на меня с тем таинственным, маниакальным почтением, с которым всегда ко мне относилась и ответила:
— Я знаю, что когда ты захочешь уйти, то уйдешь, Старый Человек… но…
Никогда еще мне не было так непривычно смотреть на подобное отношение ко мне лунных жителей, к которому я должен был бы уже привыкнуть. В первую минуту сердце у меня сжалось от беспредельного одиночества и болезненной горечи, а потом в нем вспыхнула неожиданная злость.
— Достаточно этой дури! — закричал я, топнув ногой. — Я уйду, когда мне понадобится и, туда, куда захочу, но в этом нет ничего таинственного или необыкновенного! Иди к Яну и скажи ему, что завтра рано утром мне понадобятся собаки для упряжи. Я отправляюсь в Полярную Страну.
Ада не произнесла ни звука и ушла, чтобы выполнить мое распоряжение.
Двумя часами позже я заметил непривычное движение у моего дома. Ян, его братья и их дети, словом, все, не исключая женщин, собрались и встали с непокрытыми головами, молча и тревожно поглядывая на дверь. Из толпы вышла Ада и остановилась на пороге. Она была в праздничной одежде: на голове был какой-то венец, нитки огромных кроваво-красных янтарей и голубого жемчуга свисали с ее шеи до самого пояса. В руках она держала жезл, сделанный из позвоночных костей собак, выточенных и нанизанных на длинный медный прут.
— Старый Человек! Мы хотим поговорить с тобой!
Меня охватила злость. В первый момент я хотел схватить висящий на стене ременный кнут и разогнать этот сброд, который с такой помпой собрался здесь, но потом мне стало жаль их. Разве они виноваты…
Я переборол себя и вышел из дома, решив в душе еще раз попытаться воззвать к их разуму.
Шум толпы, поднявшийся после слов Ады, немедленно стих, как только я появился на пороге. В тишине был слышен только плач самого младшего внука Яна и испуганный, приглушенный голос его матери:
— Тихо, тихо, а то Старый Человек рассердится…
Я почувствовал безграничную жалость ко всем им.
— Чего вы хотите от меня? — спросил я, отодвинув Аду в сторону.
Теперь вперед выступил Ян. Он посмотрел на меня глазами неловкого, испуганного карлика, еще раз оглянулся назад, как будто от созерцания спутников хотел набраться смелости, и сказал:
— Мы хотим просить тебя, Старый Человек, чтобы ты пока не уходил от нас.
— Да, да! Не уходи пока! — повторило за ним тридцать с лишним голосов.
В них слышался такой испуг и такая мольба, что я снова почувствовал, как во мне поднимается волнение.
— Зачем вам это нужно? — спросил я, задавая этот вопрос скорее собственным мыслям, нежели им.
Ян немного подумал, а потом начал медленно, с видимым трудом, облекать в слова свои неясные ощущения:
— Мы остались бы одни… Наступила бы долгая ночь и мороз, ох, злой мороз, который кусает, как собака, а мы остались бы одни… Потом взошло бы солнце, а тебя бы не было, Старый Человек… Ада, — он оглянулся на стоящую рядом «жрицу», — Ада говорила нам, что ты имеешь связь с солнцем и с еще одной звездой, которая больше, чем солнце, таинственной и иногда черной, а иногда светлой… Она видела ее, когда была с тобой на севере… Она говорила, что ты пришел оттуда и разговариваешь с этой звездой, когда ее видишь, на священном языке, на котором мы разговариваем с тобой. Мы боимся, как бы ты не вернулся на эту звезду, потому что мы остались бы одни… Поэтому мы просим…
— Да, да, просим тебя, останься с нами! — закричали карлики и карлицы.
Какое-то время я пребывал в молчании, не зная, что им ответить. Мужчины и женщины сбились в тесный кружок вокруг меня, протягивали руки и умоляли встревоженными голосами:
— Останься с нами! Останься с нами!..
Я понимал, что было бы напрасно говорить им теперь то, что я уже говорил столько раз: что я обычный человек, не связанный ни с какими таинственными силами и такой же, как все они, смертный. Я не знал, что мне делать, в ушах непрестанно звучали голоса, похожие на какую-то долгую молитву: останься с нами!
Я посмотрел на Аду. Она стояла в стороне в своей одежде жрицы, в почтительной позе, но мне показалось, что на ее губах я заметил какую-то усмешку — полунасмешливую, полупечальную…
