Барри Лонгиер - Враг мой (Авторский сборник)
— Наконец-то вы пришли!
— Да. Пур Сонаан говорил мне, что вас удивляет мое отсутствие; я прошу за это прощения. Но вы так долго были при смерти! К тому же меня буквально раздирают на части.
Голос звучал таинственно, его обладателя трудно было вообразить.
— Что со мной станет, Тора Соам?
— Еще один глубокий вопрос! — Пауза, смешок. — Хотя вы, наверное, имеете в виду свое ближайшее будущее?
— Естественно.
— Перед вами откроется не так уж много путей. Несмотря на мою протекцию, вы по-прежнему остаетесь в ранге вемадах. Существует достаточно доводов в пользу того, чтобы вы стали вехивида.
«Вехивида»? «Из шести». «И сказал Ухе: „Дети их будут посланы в Шестой денве…“»
— Я не ребенок, Тора Соам.
— Но вы инвалид.
— Я не служу дракам.
— Вы уже послужили нашему делу, Джоанн Никол, поставив в ряды тзиен денведах нового бойца.
Она почувствовала, что заливается краской.
— Я спасла ребенка, только и всего.
— М-м-м… Вы проводите грани между мотивами, поступками и ответственностью. Если бы вы не спасли моего ребенка, он бы не стал солдатом. Разве это не делает вас ответственной за появление нового солдата? — В голосе Торы Соама слышалась добродушная насмешка: он, очевидно, забавлялся.
— Я спасла ребенка, а стать солдатом тзиен денведах — это уже его собственный выбор.
— Понимаю. Если бы вы знали, что, повзрослев, ребенок пойдет в тзиен денведах, вы бы не стали его спасать?
— Игра становится скучной, драк.
— Отвечайте на вопрос, Джоанн Никол. Спасли бы вы его или позволили сгореть?
Она вспомнила тот полный едкого дыма кошмар. Сотни убитых детей, гарь, вонь… Она вытерла глаза и покачала головой.
— Не знаю…
— А по-моему, отлично знаете.
Джоанн хлопнула себя ладонью по ноге.
— Согласна! Спасла бы, спасла! Но я спасала просто жизнь, а не солдата для Палаты драков.
До Джоанн донесся шорох одежды: драк поднялся.
— Прошу меня простить, Джоанн Никол. В мои намерения не входило вас расстраивать. Если вы настаиваете, вы — вемадах.
— Настаиваю!
— Пур Сонаан говорил мне, что скоро вы совсем поправитесь, не считая, конечно, зрения. Как только вы сможете покинуть чирн-ковах, я переведу вас в имение Тора. Мадах — это общественное устройство, а не клочок земли. У меня дома вы сможете оставаться столько, сколько захотите — во всяком случае, до полного выздоровления.
Джоанн засмеялась и поднесла ладони к лицу.
— А мои глаза? Когда я прозрею?
— Пур Сонаан упорно работает над этой задачей…
— Тора Соам! Сейчас в мадахе много солдат-землян.
— И что же?
— Пока вы будете заботиться о моей безопасности, они останутся вемадах. Я предпочла бы положиться на них, а не на милость драка.
Тора Соам некоторое время молчал. Потом Джоанн почувствовала, как он склоняется к ее койке и берет плейер Пур Сонаана. Щелчок, звук перемотки, снова щелчок. Драк положил включенный плейер ей на колени.
— Учите старый урок, Джоанн Никол.
Она услышала его удаляющиеся шаги. Голос из плейера заполнил палату.
Это снова был рассказ Намндаса, молодого наставника Шизумаата из храма Ухе.
«… Шли дни; к тому времени, когда было набрано два новых класса, мои подопечные размещались у южного края стены Мадах. Эбнех стоял перед учениками и слушал, как они рассказывают об Аакве, Раде, Даулте и Ухе.
Когда все выступили, Эбнех развел руками.
— Мы называем предание об Ухе „Кода Овида“; какова же первая истина?
В первой „Кода“ содержится, разумеется, много истин. Задача ученика состоит в том, чтобы извлечь из предания главнейшую истину.
Встал первый ученик и изложил общепризнанную истину из истории:
— Закон Ааквы заключается в том, что жрецы Ааквы высказывают подлинные пожелания Ааквы. Довольный Эбнех кивнул.
— Все согласны?
Все ученики кивнули, кроме Шизумаата. Тот смотрел на колонны вокруг могилы Ухе. Наконец Эбнех обратился к нему:
— Ты нас слушаешь, Шизумаат? Шизумаат перевел взгляд на Эбнеха.
— Я слушал.
— Ты согласен с тем, как этот ученик понимает „Кода Овида“?
— Нет. — Шизумаат снова стал смотреть на могилу Ухе. Эбнех подошел к Шизумаату.
— Встань! — Шизумаат встал и перевел взгляд на Эбнеха. — А какую истину видишь в „Кода Овида“ ты?
— Я вижу, Эбнех, что между племенем маведах и выживанием стоял закон; вижу, что это был не священный закон, а правило, придуманное на Синдие; вижу, что Ухе понял это и пренебрег законом ради спасения племени. Поэтому истина, которую я из всего этого вывожу, состоит в том, что законы должны служить синдие, а не синдие — законам.
Эбнех долго смотрел на Шизумаата, а потом проговорил:
— В таком случае скажи, Шизумаат, должны ли мы подчиняться желаниям Ааквы, передаваемым его жрецами?
— Если это добрый закон, то ему нужно следовать, если нет, то он не должен действовать.
Эбнех сузил глаза; соседи Шизумаата отодвинулись от него.
— Не хочешь ли ты сказать, Шизумаат, что законы Ааквы могут быть ложью?
Я зажмурился. Эбнех принуждал Шизумаата к богохульству. Шизумаат был достаточно разумен, чтобы это понять; но он был и слишком упрям, чтобы испугаться боли, которую испытает, принимая наказание за богохульство.
— Если законы исходят от жрецов, — молвил Шизумаат, — это значит, что они порождены смертными, обреченными ошибаться, то есть могут оказаться ложными.
Эбнех выпрямился.
— А если законы исходят от Ааквы?
— Тогда Ааква может быть неправ; он даже бывал неправ. Мне подсказывает это Предание об Ухе.
В храме установилась зловещая тишина. Я подбежал к Шизумаату и схватил его за руку.
— Думай, Шизумаат! Думай, что говоришь! Шизумаат вырвал у меня руку.
— Я подумал, Намндас, потому и дал такой ответ. Эбнех оттолкнул меня от ученика.
— Известно ли тебе, как ты поплатишься за свои слова?
— Да, Эбнех, я знаком с правилами, — ответил ему Шизумаат с улыбкой.
— Зная их, ты все равно издеваешься над ними?
— Я ставлю их под сомнение; я сомневаюсь в их происхождении; мне сомнительна их действенность. Знаю, жрецы выпорют меня за мои слова; но вот какой вопрос я вам задаю: докажет ли порка существование Ааквы и истинность его законов?
