Мэтью Джонсон - «Если», 2009 № 08
— В таком оскорбительном тоне говорить отказываюсь, — повторил затверженное Темные Очки и вновь вздернул подбородок. Правая рука Маккенны сама собой начала подниматься, сжимаясь в кулак, до того ему захотелось двинуть его в челюсть. В этот самый подбородок.
— Ты с пол пинка додумал, что надо искать Хорхе. Или его знакомых. Как так?
— Мне… мне пора.
— Погоди… если умный. Одна из его знакомых тоже нелегалка. Может, ты собрался по такому случаю запереть ее?
— Это ваши досужие измышления…
— Да вряд ли, судя по твоей физиономии. Нет, ты шестерка. При какой-то шишке.
— Мои подопечные и дела в Бюро…
— Закрытая информация, слыхали.
— У меня есть все основания полагать, что мои действия в данном вопросе увенчаются полным успехом.
Маккенна ухмыльнулся и шмякнул раскрытой ладонью по дипломату, сильно и громко. Юрист дернулся и выпучил глаза, вновь оказываясь на школьном дворе во время переменки.
— Я… я связан отношениями «адвокат — клиент», что, согласно конституции:..
— А Библию побоку?
— …обязывает меня учитывать соображения его безопасности.
— Следующий труп будет на твоей совести, законник!
Трясущийся адвокат крепче прижал к себе портфель и кивнул, разглядывая пол так, словно никогда прежде не видел ничего подобного. С его губ сорвался тихий вздох, полный безнадежного отчаяния.
Такой подход Маккенна выработал много лет назад, едва только понял, что адвокаты — не бойцы, а балабоны. «Хороший полицейский — плохой полицейский» — это клише, но адвокаты отчего-то упрямо ждут, что вдруг появится хороший полицейский… а того все нет. Грубоватое добродушие — всегда личина.
Маккенна выпустил адвоката, и тот немедленно попятился.
— Ты лучше задумайся, кого берешься выгораживать. Нет, все-таки кто бы это мог быть?
— Мой клиент…
— Да я про другое. Кто, ну подумай. Чей тут интерес?
— Я… я не понимаю, о чем вы. Я…
— Темнишь… Что ж, я этого ждал. Но думать, что натворил, тебе все равно придется. — Злая улыбка. — Как всем нам.
— Послушайте, можно решить вопрос по-доброму…
— Я подобрею, если ты поумнеешь.
Маккенна вложил в нагрудный карман пиджака Темных Очков свою визитку.
— Звони. Если до тех пор я что-нибудь нарою и пойму, что ты знал… тогда пощады не жди. Будет тухло.
Маккенна посторонился и позволил Темным Очкам удрать со школьного двора. Без оглядки.
Начальник Маккенны откинулся на спинку кресла и нахмурился.
— И вы поступили так, потому что?..
— Потому что ФБР не полезет без причины разбираться с двумя утопленниками в непонятных шрамах.
— Из этого много не выжмешь.
— Судмед говорит, что не может определить происхождение проколов. Но ведь что-то оставило эти рубцы.
Начальник кисло улыбнулся.
— Вы знаете цену вещественным доказательствам. Улики не должны противоречить доложенной наверх картине происшествия.
— Картина пока бледная.
Шеф потянулся. Из-под задравшегося манжета выглянул кусочек татуировки, розовая колючая проволока.
Маккенна где-то читал: экспертом называется тот, кто допустил все возможные ошибки в отдельно взятой узкой области. Мудрецом — тот, кто ошибался с размахом, везде и всюду. Считалось, что это анекдот, но в шутке была неприятно большая доля истины.
Поэтому вечером он отправился провожать с работы своего закадыку Бадди Джонсона. Бадди, не дурак развлечься, первый свободный час провел в баре. А потом вышел на задний двор выкурить косячок. Было темно, и, когда Маккенна посветил фонариком прямо в глаза Бадди, тот подскочил на целый фут.
— Ой-ой, сигаретка-то у нас пованивает…
— Че? Ты кто?
— А, свет слишком яркий, слепит. Что, по голосу не признал?
— Че за… Слышь ты, я…
Уронив фонарь, чтобы отвлечь внимание, Маккенна шмыгнул к Бадди за спину и нацепил на него наручники.
— Давай прокатимся. Тут близко.
Маккенна протащил Бадди по грязному, замусоренному переулку и затолкал в его же собственный кабриолет на пассажирское сиденье. Отдуваясь, страшно довольный, он пристегнул Бадди ремнем безопасности. Резво проехал две мили и свернул к автомойке. Персонал ковырялся перед входом, а когда Маккенна показал значок, они побелели. Нелегалы: английский, понятно, из тридцати слов. Но значок узнали. И испарились, как роса в лучах зари.
Веселись, юг, — час потехе.
Бадди даже со скованными за спиной руками порывался что-то сказать.
— Помнишь, как колеса мне спустил? — Маккенна двинул его по носу — брызнула кровь, и Бадди заткнулся. Маккенна загнал кабриолет на транспортер и отошел к пульту управления. Надписи были на английском, кнопки — сильно захватанные, часть слов с изношенного пластика стерлась. Маккенна включил СУПЕРЧИСТКУ, ГОРЯЧУЮ МАСТИКУ и ЛЕГКУЮ ПОЛИРОВКУ. Хохотнул и отправил Бадди в путь.
С шипением ожили рукава высокого давления. К открытым сиденьям спустились большие черные щетки. Они с жужжанием завертелись, разгоняясь, и принялись немилосердно скрести Бадди. Он заорал, но хлесткие удары листов черного пластика оборвали эти истошные вопли. Маккенна ткнул в кнопку «стоп», и щетки убрались. Тишина, только вода капает на кожаные сиденья кабриолета.
Маккенна выкрикнул вопрос и подождал. Ответа не было. Он разглядел безвольно запрокинутую голову Бадди. Отрубился, что ли?
Маккенна вспомнил утопленников и снова взял аккорд на кнопках.
Щетки едва раскочегарились, когда до Маккенны долетел визгливый, отозвавшийся эхом крик. Маккенна остановил агрегат. Щетки поднялись. Он прошел по лужам вперед, разбрызгивая воду и выгадывая время.
— Впервые в жизни ты почти чист, Бадди. Есть шанс стать пушистым передо мной до конца. Лови момент.
— Я… им не понравится… — Рот Бадди в каемке слюны выжидательно раскрылся. Глаза часто моргали, белые-пребелые.
— Да ладно, выкладывай.
— Не хочу…
Маккенна снова направился к пульту управления. Тонкий жалобный всхлип заставил его оглянуться. Всегда понятно, когда человек окончательно сломался.
— Куда они ходят?
— Аж до Шанделера.
— На острова?
— Ага… к черту на кулички… почти ночь в один конец. К нефтяным вышкам… раскуроченным.
— Что возите?
— Центавриев. Одного, реже двух.
— Одних и тех же?
— А кто их разберет? Для меня они все одинаковые. Уж Питском перед ними лебезит и перед федералами тоже, но и ему все центаврии на одну рожу.
— Питском имеет отношение к смерти Итана?
— Дядь, я в тот раз выходной был.
— Черт. А товарищи твои что говорят?
