Георгий Попов - За тридевять планет
Однако желание узнать, что это за планета (любопытство - двигатель прогресса, это давно известно), взяло верх. Я остался.
Чтобы не терять времени даром, я стал продолжать эти записки. Писать было страшно неудобно [Действительно, последние страницы написаны такими каракулями, которые нам с трудом удалось разобрать]. Корабль совершенно не приспособлен для такого рода занятий.
Даже столика сносного нет! Я вынул контейнер, положил его прямо перед собой на колени, на контейнер - бумагу, и пошло.
До корабля я добрался в сумерках. Посидел, прислушиваясь к шуму сосен, и полез в свою космическую обитель. Ну, вот и кончилось мое пребывание на этой планете. Сейчас я подберу веревочную лестницу, закрою наглухо люк и навсегда отрешусь от мира сего.
Веревочную лестницу я действительно подобрал (она могла еще пригодиться), а люк закрывать не стал. Мне хотелось еще подышать здешним воздухом, который вобрал в себя запахи берез, сосен, чистейшей речки Бурлы и такого же чистейшего озера Песчаного, словом, всего того, чем красна эта земля.
Признаться, было очень грустно. Вот прилетел на совершенно незнакомую планету, где все как у нас, не успел обжиться и сойтись с людьми, и снова в путьдорогу.
Теперь мне начинало казаться, что я зря не открылся. Люди здесь толковые, ну, свозили бы в Сибирскую академию наук к товарищу Лаврентьеву (здешнему товарищу Лаврентьеву, разумеется), ну, сняли бы на пленку, показали по телевидению... Удовольствие невелико, правда, зато сколько впечатлений!
Я представлял, как меня везут на машине сначала в Камень-на-Оби (по сему случаю не пожалели бы и машины с двигателем внутреннего сгорания, черт побери), потом на ракете с подводными крыльями дальше, до самого академгородка, расположенного на берегу моря.
Народу - сосновой шишке упасть некуда. В толпе я узнаю Лаврентьева и Келдыша (президент из Москвы прилетел) и, конечно же, несметные полчища хроникеров, репортеров, фотокорреспондентов и кинооператоров... О Русь!
Ракета не успевает причалить, как раздаются аплодисменты, возгласы: "Ура, Эдя!" - вспыхивают блицы, сверкают объективы фото- и киноаппаратов... Здорово, а? Но, увы, ничего этого я не увижу и не узнаю. Я еще на этой планете, но меня уже отделяет от нее стена толщиной... [ Цифру вычеркнул Главный конструктор,- очевидно, она не соответствовала действительности] думаю я. Вот сейчас я устроюсь поудобнее, посплю малость, часиков пять-шесть, а проснусь - и кнопку нажимать пора. "Старт!" -и мой чудо-корабль преодолеет здешнее притяжение и, постепенно набирая скорость, полетит, полетит, полетит...
Однако уснуть мне так и не удалось. Я был потрясен прощанием с этой планетой, особенно с Фросей и Дашей, которые стояли перед глазами. Да и жалко было спать в эти последние часы. Вот улетишь - и никогда больше сюда не вернешься. Ни-ког-да!.. С каким-то обостренным чувством смотрел я на здешние звезды, усыпавшие здешнее небо, на тонкий и, казалось, совершенно прозрачный серпик здешней Луны, висевший высоко над деревней, на здешний сосновый бор, стелившийся к опорам моего нездешнего корабля.
Я посмотрел на часы. Было семнадцать минут пятого. Значит, по-здешнему без восемнадцати четыре. Наступило самое темное на этой планете время. Темень... была до того густа, что и сказать нельзя. Я выключил внутренний свет, но и это не помогло. Впечатление было такое, будто меня вместе с кораблем погрузили в тягучий деготь. И в этот самый момент случилось что-то такое, чего я не ожидал, по правде сказать. В бору вспыхнули десятки, а может, и сотни костров. Самые ближние из них были примерно на расстоянии трехсотчетырехсот метров от корабля, самые дальние - в километре или еще дальше, трудно сказать.
Костры были небольшие, но горели они так ярко, что в бору стало светло, как днем.
- Черт возьми, откуда они узнали, что я лечу сегодня, а не завтра? И что задумали? - вслух сказал я, чувствуя, как мурашки ползут и ползут по всему телу.Но нет, не может быть, чтобы жители этой планеты сделали мне худо! Слишком они простодушны и добры для этого!
И правда, присмотревшись хорошенько, я увидел, что у людей, запрудивших сосновый бор, нет худых намерений. Они стояли кучками по три-четыре человека возле костров и глазели на мой корабль. Многие из них (я полагаю, каждый третий) были вооружены какимито аппаратами и приборами неизвестного назначения.
Надо думать, не метательными, а снимательными.
Ближе всех ко мне расположились мальцы-огольцы.
Сашка стоял, широко расставив ноги, и не сводил глаз с корабля. Гоша и Федька сидели на корточках.
- Проболтались-таки! А еще пионеры! - сказал я, обращаясь к мальцам-огольцам.- Ну да ладно, теперь все равно! Еще двадцать минут... Да, ровно двадцать минут,- я посмотрел на часы,- и я включу двигатели.
Мне показалось, будто сосновый бор покачнулся и наполнился могучим гулом. Это "хозяева костров", как я мысленно окрестил собравшихся на проводы, стали махать флажками и громко скандировать:
- При-вет, Э-дя! При-вет, Э-дя!
Мне было жарко в своем скафандре, да и двигаться было тяжеловато, однако, несмотря на это, я опять немного высунулся в люк и помахал рукой.
Те, кто был поближе, наверно, успели разглядеть меня более или менее хорошо, они передали остальным, и началось что-то уму непостижимое. В небо взлетели ракеты самых неожиданных расцветок - от ласкающего взгляд нежно-голубого до ядовито-зеленого и красного. Там-сям сверкали объективы снимательных аппаратов и телевизионных камер. Один бесстрашный фотокорреспондент (думаю, что фотокорреспондент) сломя голову помчался было к кораблю, но его остановили, тогда он ну прямо-таки кошкой вскарабкался на сосну и стал снимать оттуда.
Все происходящее не оставляло сомнений в том, что здешние жители знали, когда я полечу обратно, и заранее подготовились к проводам. "Кто кого все эти дни изучал - я их или они меня?" - подумал я. Вспомнились кое-какие подробности, связанные с моим пребыванием на этой планете, и я пришел к убеждению, что здешние жители все знали. "Знали, знали... Все знали!" твердил я про себя.
Особенно меня смущал приезд отца. В самом деле, приехал, посмотрел и уехал. И этот... Андрей Фридрихович - тоже хорош! Вертел глазами, как рак, и за все время не обронил дельного слова.
И вдруг я увидел, как к мальцам-огольцам подошли Фрося и какой-то здоровый парень, что называется, косая сажень в плечах, чем-то удивительно знакомый...
Я присмотрелся... Это был Эдька!.. Здешний Эдька!.. Он был как две капли похож на меня. Разве что волосы светлее да руки и ноги мускулистее, но эти детали не столь существенны. Заставь меня с детства разъезжать на самокате, и мои мускулы разовьются, дай бог.
