Корка - Якорь
Дэн отодвинул немного стол и тоже плюхнулся на диван, рядом с Диком:
— Загадка. Я тоже никак не могу вспомнить, где мы встречались.
— Ну, вообще-то мы встречались на Ашате. Тогда вы были студентами…
— А! — обрадовался Дэн, — вы, должно быть, учились в параллельной группе. Своих я всех помню.
Вак, несказанно довольный происходящим, прислонился к отодвинутой входной двери.
— Ну, не совсем так. Я у вас, проходимцев, вела практикум по пилотированию.
— Да ладно, — Дэн посмотрел на Берти, Берти на Дэна. Умильная сценка. Дик изволил отложить планшетку. Взгляд его стал осмысленным. Все так же изыскан, все так же хорош.
— Практику у нас вела Сандра Лин, — сообщил Дик, — Вы что-то путаете.
— О, хорошая память. Это я и есть. Только немного изменилась.
— Да ладно, — снова сказал Дэн.
У Берти очаровательно отвисла челюсть.
Калымов, досмотрев сценку до конца, подтвердил:
— Совершенно точно.
— Ё! Наверное, встречу нужно отметить? — Хойт пришел в себя на удивление быстро. — Я сейчас…
И мы посвятили целый час распитию коньяка в компании моих бывших студентов, которые обзавелись усами-бородами, но внутренне почти не изменились.
Когда я вернулась домой, то подумала: каков хитрец Калымов! И меня еще раз проверил, и удовольствие получил. А как эта встреча с далеким прошлым проветрила мне мозги, сколь многое расставила по местам! Еще несколько прочных веревок привязали мою память ко мне, теперь можно не бояться, что я потеряю этот фрагмент. Оказывается, мне нравилось на Ашате. И оказывается, студенты там еще долго обо мне вспоминали. А я, бессовестная, с того момента, как поднялась на «Корунд», больше там ни разу не побывала.
Хороший получился день.
Да и погода на планете установилась теплая, весенняя. Я заметила — столбики деревьев в сквере у вокзала начали обрастать молодыми побегами. Того и гляди, зашуршит на них светлая, голубовато-зеленая листва. Впрочем, впереди еще могут быть снегопады и заморозки. В весенние месяцы здесь погода неустойчива.
Я торопилась домой: там Игорь и новый разговор на тему, почему я не хочу идти с ними в рейс.
…Только представь — я весь день брожу по кораблю, законопослушный призрак, которому по статусу не полагается на мостик. Я разговариваю о пустяках, отвлекаю вас от дела, я бешусь от бессилия и одиночества. Ну, зачем я вам там? Димке — лишняя проблема, тебе лишняя забота. Остальным — повод для сплетен.
— Ну, если это действительно так для тебя трудно…
Он хмуро смотрит на меня, подозревая обман, но не понимая, в чем суть обмана.
— Есть еще одно, — вздохнула я. — Как бы Калымов хорошо ко мне ни относился, он дал понять, что не хочет видеть меня членом экипажа «Корунда». Отчасти я с ним согласна. Моя память — штука неизученная. И… я сама чувствую, что во мне почти ничего не осталось от прежней Сандры. Он мне не доверяет.
— Давай, не будем загадывать? Кстати, чего в твоем упрямстве больше, собственных страхов или согласия с Ваком?
Я не ответила. Я сама еще не знала.
До отлета «Корунда» оставались считанные дни. Игорь нервничал, хотя, вроде бы, смирился с тем, что я остаюсь. Однажды, выкроив минутку своего капитанского времени, к нам в поселок пен-рит заскочил Димыч.
Был он немного возбужден, говорил чуть больше обычного, даже шутил, что с ним случается крайне редко.
Возвращаться на борт они должны были с Игорем вместе. Но засиделись, как обычно, допоздна, за разговорами время пролетело быстро.
Димыч, мне кажется, чувствует себя в моей компании неловко, точно все еще переживает давнюю вину. Я всегда подозревала, что мой старпом не такой сухарь и педант, каким старается выглядеть, а весьма наоборот. Но даже он под конец немного расслабился.
Хорошее настроение капитана имело причину. Дело в том, что экипаж «Корунда» собрался почти в прежнем составе. Кроме Аска, который отправился по капитанской протекции грызть гранит науки на Ашат. Илья Коновалов получил сообщение с верфи, что корабль для него есть и проходит испытания, но в первый рейс он сможет отправиться только через полгода. И решил, что успеет сходить на «Корунде» еще раз.
Регина и Влад тоже появились на борту. Влад прошел комиссию на удивление легко.
Невозмутимый Чени Рай заявился только вчера, когда капитан уже почти согласился взять другого навигатора.
Когда прощались, Димыч спросил:
— Саша, скажи… нет, если не хочешь отвечать, не отвечай, но все-таки. Почему за все это время ты ни разу даже не попыталась подать весточку о себе?
Я усмехнулась. Почему? Сама об этом у себя каждый день спрашиваю.
Но Дима смотрел мне в глаза и ждал ответа. И, поскольку молчать было невозможно, как невозможно было вместить в пару слов все тогдашние страхи и переживания, я ответила, что пришло в голову:
— Дура была.
Но в самые черные часы, капитан Димыч, больше всего на свете мне хотелось найти тебя и убить.
В окно кабинета заглядывало весеннее солнце. Но здесь, внутри, было далеко до уличной безмятежности.
— Нет.
И это — последнее слово.
Курт Шерриланд медленно прошелся по кабинету, его темный силуэт на фоне окна показался Майклу мишенью.
— Жаль. — Курт кивнул. — Что бы там ни было, вы нам очень помогли.
— Тогда помогу и еще раз. Последний. Вот, взгляните.
— Что это?
Документ был короткий, всего одна страничка убористого текста.
— Сухой остаток одного моего расследования, касающегося пен-рит программы.
Курт раздосадовано вздохнул. Он был убежден, что с пен-рит Второй отдел в ближайшие годы иметь дел не будет. И на тебе, снова. Впрочем, Майкл давно доказал, что к его словам следует прислушиваться.
— А если на словах?
— Пен-рит программе на Флоре уже много лет, так? Около пятидесяти по местному счислению. Примерно одна двадцатая населения столицы — трансформированные клоны или люди с серьезными врожденными патологиями мозга. Мне в руки попал материал какого-то студента-социолога, который собирался доказать, что пен-рит наименее склонны к перемене места жительства по сравнению с основным населением планеты. Но в процессе работы он пришел к парадоксальному выводу: среди них есть небольшой процент тех, кто за последние несколько лет все же сменил адрес. Студент дальше не пошел. А я проверил: около ста сорока человек за последние два-три года внезапно переехали. Причем, все, как один, не стали регистрироваться в их базе, не сообщили о новых местах обитания. Интересен возрастной состав. Самому старому — тринадцать лет. Самому молодому — семь. То есть, это уже вполне социальные люди.
— И?..
— Дальше я решил поинтересоваться, а где, собственно, производилась трансформация конкретно этих людей? Оказалось, все они прошли через клинику нашего друга профессора Ханчиэни!
