Лайт Дейтон - Огонь
Надо было тихо и незаметно поднять тревогу, растолкать задремавших возле завала напарников и встретить незнакомцев частоколом копейных жал. Нет, дозорный этого не сделал.
Он совершил еще большую глупость. Он спросил негромко:
– Кто идет?
Редар прыснул – этот идиотский вопрос, более уместный в безопасной глубине пещер, он никак не рассчитывал здесь услышать. Сзади Каверра пробормотал себе под нос:
– Странные тут у вас порядки.
– Чего ржете? Отвечайте. – Заслышав смех, страж, видно, понял, что имеет дело с людьми, и малость осмелел. Пустынник узнал его по голосу: Малик.
– Малик, ты? Это Редар. Со мной люди из пустыни. Помогите нам забраться.
Сам он уже карабкался на заграждение. Малик даже не успел открыть рта, чтобы ответить или разбудить товарищей, как Редар уже стоял рядом с ним. За прошедшее время Малик так и не вырос – остался таким же щуплым и высоким, как скалистый пик.
– Если и в этот раз захочешь нас к Правительнице под конвоем вести, – вполголоса бросил ему Редар, – то я тебя лично с завала вниз переправлю, чтоб не повадно было.
Малик гневно встрепенулся, хотел было что-то сказать.
– А если и тогда этой идеи не оставишь, то подниму обратно и сброшу еще раз. Понял?
* * *Айрис была тронута мужественным шагом пустынников, они же – ее горячей благодарностью. Редар оставил их в Приемной пещере предаваться взаимным восхвалениям и уверениям в вечной дружбе, и пошел к себе. Дни выдались нелегкие, требовалось поспать хоть немного, тем более что с утра надо было заняться приготовлением смеси. И, кто знает, если мураши не обманут надежд и снова нападут, то завтра – великий день, первое боевое применение «огненной смерти». Редару очень хотелось повидать Киру, но она уже, наверное, видела сны, тоже намаявшись за день.
Девушка действительно спала – свернувшись комочком на редаровой лежанке. Покрывало у головы было немного влажным.
«Плакала», – понял Редар и сразу почувствовал себя негоднейшим подлецом на свете. Он же ей ничего не сказал, мало того – пообещал быть с ней вечером. И вот – пропал почти на два дня. Редар, стараясь не шуметь, снял накидку, поставил в углу перевязь с нефтью. Глинянки глухо звякнули.
Кира проснулась мгновенно, словно от удара.
– Кто здесь?
– Я, Кира…
– Реди? Ох, Реди, я тебя сейчас убью! Где тебя носило?!
Она соскочила с лежанки, бросилась ему на шею, принялась без остановки целовать губы, щеки, лоб, что-то бессвязно бормоча.
– Чем это от тебя пахнет? Опять гадость свою притащил? Где ты был? Я тебя обыскалась… Куда ты ушел, где ты – никто не знает, даже Ликка. Хорошо, бабушка мне сказала… А то бы я не знала, что делать. Ты далеко ходил, да? Ну, рассказывай…
– Кир, прости, я…
– Не прощу! Ну, ладно, прощу, но только если про все-все расскажешь, хорошо?
– Я в пески ходил, к пустынникам. К Богвару, к Раймике… Они решили нам помочь, еды принесли. Сейчас они все у Правительницы – я туда их отвел. Ну, что еще тебе рассказать… За нефтью вот сходил.
Кира слушала, жадно ловила каждое его слово, каждый жест.
Нет, он больше никуда от нее не уйдет. Хватит вчерашнего дня, когда она не знала, куда себя девать, что делать, чем отвлечься, лишь бы не думать… Еда – это хорошо, бабушка будет довольна, она только об этом и думает… Что? А Малик-то здесь при чем? Ах, вот в чем дело…
– Зачем ты так с ним? Ты же его обидел.
– Ничего. Когда я в первый раз сюда пришел, он меня под конвоем вел, да еще всю спину копьем истыкал. Я подумал, если он то же самое с пустынным народом сделает, то позору потом не оберемся. Вот и припугнул его. Пусть…
Кира сложила руки на груди, приняла надменный вид – ну, вылитая Айрис.
– А теперь – извиняйся. Если мне понравится, то я, так и быть, не буду на тебя обижаться.
– Прости, маленькая, я… – Как ты меня назвал?
– Маленькая…
Девушка вздрогнула, каким-то испуганным зверьком уставилась на Редара. От этого слова веяло нежностью, удивительной незнакомой нежностью, не материнской, какой-то другой.
– Я не маленькая, – прошептала Кира, – я очень даже и большая…
– Неужели большая? – Редар подошел ближе, быстрым движением сгреб ее к себе в объятия. – Смотри, целиком помещаешься!
– Я тебя тоже так могу сграбастать, – парировала девушка и обхватила охотника за плечи. – Вот!
Юноша воспользовался случаем и, опустив руки, скользнул ими девушке под тунику. Та испуганно пискнула, сжалась, отскочила назад.
– Вот видишь, смотри, какая маленькая стала! – рассмеялся Редар.
– Большая, – расправила она плечи. Охотник тут же без труда задрал ее тунику до самых плеч и припал губами к розовому соску.
Кира, больше уже не споря, обняла его голову, прижимая плотнее к себе. Руки охотника легли ей на плечи и затем по бокам медленно опустились вниз, на бедра.
Редар всегда очень хорошо относился к девушке, ему всегда приятно было ее видеть, он всегда скучал, пока ее не было рядом – но теперь, после давнишнего ранения он тосковал не только по ней, но и по тем мгновениям сладости, того наслаждения, которое она способна дать.
Кира подхватила задранную тунику за края и сама сняла ее через голову, оставшись перед своим избранником полностью обнаженной.
– Как ты красива! – восхищенно выдохнул он.
– Как невероятно красива…
Об этом говорили не только его губы, но и руки, проникшие в согревающий врата наслаждения мех, нащупавшие заветную щель, осторожно тронувшие ее.
Девушка схватила и с силой сжала его руку – но не ту, что ласкала ее снизу, а другую. Редар нажал пальцем немного сильнее, раздвигая нижние губы, ощутил горячую влажность.
– Я твоя, долгожданный мой, – прошептал Кира. – Я твоя и всегда буду только твоей. Возьми меня, единственный. Возьми.
Охотнику не меньше, чем девушке, хотелось слиться с ней в единое целое, но он помнил, как до обидного быстро заканчиваются эти мгновения счастья, а потому пытался оттянуть конец как можно дальше, растянуть наслаждение близости до бесконечности. К тому же, ему нравилось просто смотреть на обнаженное тело внучки здешней Правительницы.
И он не поддался первому порыву, нет – он стал целовать ей груди, живот, глаза, губы, одновременно продолжая ласкать ее рукой, не позволяя своей плоти захватить власть над разумом, любуясь принадлежащей ему девушкой.
Она действительно более не принадлежала себе – она отдавалась ему целиком и полностью, послушно откликаясь на прикосновение губ, на более сильное или легкое нажатие пальцем, на его скольжение. Ее тело билось, словно в судорогах, – но она ни единым словом или движением не оспаривала его права делать с ней все то, чего он только пожелает. И это ощущение своей власти, сопереживание ее наслаждению и покорности доставляли ему никак не меньше счастья, чем просто проникновение в нее своей окаменевшей плотью.
