Михаил Емцев - Клочья тьмы на игле времени
— Кто стучится к нам в столь поздний час? — Голос послышался откуда-то сзади, не из-за ворот.
Орфей вздрогнул и обернулся. Никого. Только косые квадраты света и тени да черные силуэты колонн.
— Смертный, по имени Орфей. — Он ответил так, как научили его в Дельфах.
— Зачем ты пришел?
— Обрести свет познания.
— Какое у тебя на это право?
— Я получил посвящение в храме Юпитера. Участвовал в праздниках Диониса в Тэмпейской долине.
Открылась маленькая калитка. Перед Орфеем стоял высокий и очень худой жрец. В лунном свете его белые одежды казались сделанными из алебастра. Темный лоб пересекал широкий белый шрам. Он простер руки и тихо сказал:
— Войди. Да снизойдет на твою мятущуюся душу божественный покой, и да исполнится все то, о чем ты просил богов в смиренной молитве у врат этого храма.
Орфей припал к ногам жреца.
— Во имя того, кто есть, был и будет, — прошептал жрец, делая над головой Орфея какие-то таинственные знаки.
Служители подняли Орфея и провели его под портик внутреннего двора, толстые колонны которого были высоки, как ливанские кедры. Капители их тонули во мраке.
— Искренне ли твое желание обрести истину? — спросил жрец.
— Да, — тихо ответил Орфей.
— Готов ли ты принести свою жизнь на ее алтарь?
— Да.
— Что связывает тебя с миром?
— Ничего.
Жрец — Орфей мысленно называл его иерофантом [35] — подошел почти вплотную. Величие его облика, спокойствие аскетического лица и сверкающие глаза произвели на Орфея сильное впечатление. Он почувствовал, что от этого человека невозможно что-либо скрыть.
С трепетом ждал Орфей окончания этой короткой проверки. От нее зависело многое. Если иерофант сочтет его недостойным приблизиться к мистериям, то сразу же укажет на дверь. И тогда ни один египетский храм не откроет своих ворот перед Орфеем.
— Спокоен ли твой дух? — спросил жрец.
— Нет. — Этого вопроса Орфей боялся больше всего. Но он знал, что не сумеет скрыть правду, и ответил без колебаний: — Нет. Мой дух в смятении. И только вода из источника мудрости погасит снедающий меня огонь.
— Ищешь ли ты мудрости ради нее самой?
— Нет. Я ищу власти, которую дает знание Книги Мертвых.
— Зачем тебе эта власть?
— Я хочу вернуть к жизни женщину, которую люблю.
— А знаешь ли ты, что князь Гестатеф, когда прочел «чистую и святую главу Книги, написанную Голубым на алебастровой плитке, не приближался более ни к одной женщине и не ел более мяса животных и рыб»? [36]
— Да.
— Тогда готов ли ты к тому, что знание убьет желание?
— Готов.
— Во имя того, чье дыхание наполняет мир зримый и незримый, иди за мной.
Орфей тяжело и медленно выдохнул воздух. Напряжение схлынуло. Он вытер пот со лба и пошел вслед за иерофантом.
Они проходили через многочисленные портики и внутренние дворы, через аллею, высеченную в скале и открытую сверху, окаймленную обелисками и сфинксами.
Тусклый световой глянец лежал на исполинских ногах богов и богинь, лица которых едва угадывались в глубокой тени. Все же Орфей различил и бога Луны Хонсу с серпом на лбу, и Мут — богиню войны и неба, и Гора с птичьей головой, и бога-творца Хнума с головой барана, и шакала Анубиса.
Аллея кончилась у небольшого храма, служившего входом в тайные подземные святилища. Дверь, ведущая к ним, скрывалась огромной статуей Изиды. Лицо ее было закрыто, а у подножия холодным огнем светилась надпись: «Ни единый смертный не поднимал моего покрывала».
Сердце Орфея сжала какая-то томительная тоска, тревожное и сладкое предчувствие грядущих перемен, которые сделают невозможным возврат к прежней жизни. Навсегда.
Иерофант остановился у статуи и коснулся пальцами двух колонн: из розового родонита и черного базальта.
— Здесь дверь в наши тайные святилища, — сказал он, поворачиваясь к Орфею. — Взгляни на эти колонны. Красная символизирует восхождение духа к сиянию Озириса; темная означает пленение его в материи: падение, которое может закончиться полным уничтожением. Здесь начало нашего учения, алтарь, на который приносят жизнь. Безумие и смерть встречают здесь порочных и слабых духом, вечная жизнь, озаренная светом Озириса, ожидает за этой дверью сильных и праведных. Много легкомысленных юношей вошло сюда, чтобы не вернуться назад. Это бездна, перейти которую дано лишь избранным. Подумай еще раз, прежде чем ступить за магический круг. И если твое мужество несовершенно, откажись от своего желания. Ибо после того, как эта дверь закроется за тобой, отступление уже невозможно.
Это была традиционная формула, и Орфей спокойно и твердо сказал иерофанту, что его решение остается неизменным.
Жрец молча наклонил голову и магическим жестом запечатал уста Орфея. С этой минуты он не должен был ни с кем говорить. Потом жрец отвел его во внешний двор и передал служителям храма, с которыми Орфею предстояло провести неделю покаяния.
Молча и смиренно Орфей выполнял самые тяжелые работы, слушал гимны, участвовал в вечерних шествиях, производил омовения. Его золотистые кудри были срезаны бронзовой бритвой, и он уже мало чем отличался от младших жрецов и учеников.
Возвращаясь в свою келью, он каждый вечер находил на каменном полу охапку сухой травы, ячменную лепешку и кувшин с водой. Он зарывался лицом в сено, вдыхал его аромат, и ему представлялась овеваемая ветрами Эллада, пахнущая укропом, полынью, мятой и лавром.
Он слышал, как шумят дубовые рощи на склонах Кауканона, как многократно отражается эхо в скалах и замирает в базиликах храма Юпитера.
«…Привлеченный каким-то неясным предчувствием в долину Гекаты, я шел однажды зеленым лугом, где росли ядовитые травы. И в сердце прокрался ужас темных лесов, посещаемых вакханками. Странные дуновения касались щек моих, как горячее дыхание страсти. Я увидел Эвридику. Она медленно шла к пещере, не замечая меня. Легкий смех и вздохи доносились из рощи вакханок. Эвридика замирала, трепеща, нерешительная, только все ж продолжала свой путь, влекомая властной магической силой. Золотые кудри спадали на дивные плечи, и блаженством и влажною синью светились глаза, точно не знала она, что влечет ее адское жерло. Небо заснуло в ее околдованном взоре. Я окликнул ее, взял бессильную тонкую руку: «Эвридика! Опомнись! Куда ты идешь?» Я разбудил ее от опасного сна. Как она испугалась! Закричала. Рыдая, упала на руки мои. И божественный Эрос нас обоих пронзил единой стрелой. Так мы стали супругами…»
