Андрей Егоров - Когда закончилась нефть
— A-а, «Нефсосал», — откликнулся профессор весело. — Давай трубку. Слушаю! Что там у вас? Вышли на первый уровень? Фонтаны из всех дыр? Ну, ждите, ждите. То ли еще будет. Ага! То ли еще будет, говорю!
Он отключил спутниковую связь.
— Нефти у нас теперь будет — хоть залейся, — сказал он, — Не зря тебе, Бесланчик, жопа снилась.
Я всегда говорил: нефть — это дерьмо порядочное. Ясно вам?
Аслан с Бесланом помотали головой.
— Так вот. Объясняю. У человечков ваших зеленых этой нефти до хрена и больше. Она у них — биологические отходы. Продукт жиз-не-де-ятельно-сти, — с удовольствием выговорил Анатолий Борисович. — Поэтому они нам эту нефть слить только рады. Типа дозаправки в воздухе. Хоть по самую горловину… им же спокойнее. Не будем альтернативами всякими увлекаться.
Он припомнил что-то еще, усмехнулся:
— Эти ребята мне говорят: вот вы пришелец пожилой, вы, наверно, много чего видели. Когда-то ведь в вашу планету нефть уже закачивали, миллион лет назад или раньше, помните? Нет, говорю, не помню, давно было… А потом, когда они узнали, что мы всю нефть уже скушали, так смеялись, так смеялись… ну да и мне все это слушать надоело. Пришлось выступить у них на научном совете, — профессор важно поднял палец. — Остудить, понимаешь, горячие головы.
— И что же вы сказали? — спросил Аслан.
— Да чего там говорить. Напугал их… адронным коллайдером.
Профессор расхохотался, и парни так и не поняли, серьезно он или нет.
— И ваши-то полицейские тоже хороши, — продолжал он. — Они ведь у меня сувенир выпрашивали. Дай им да подай ящик долларов из самолета. Конечно, я выдал. У них эти доллары, скажу я вам… — он покачал головой. — Это у нас они плоские, бумажные. А у них — они становятся трехмерными, в такие пирамидки превращаются, с глазом посреди — не. Не знаю, почему. И силу при этом имеют необычайную. От них… ну, как бы вам помягче сказать… все как-то активнее становится, поняли? Ну, в вашем-то возрасте с этим вообще проблем не должно быть…
Беслан толкнул брата локтем.
— А от рублей что у них делается? — спросил вдруг Аслан.
— То, чего и следовало ожидать. Они в трехмерном виде на мыльные пузыри похожи. А по своему действию — они как раз доллары нейтрализуют. Лопнешь такой пузырик — и работай целый день спокойно, без лишних вопросов. Полезная вещь.
Аслан и Беслан поглядели друг на друга. И тихонечко заржали.
— И нечего смеяться, — строго сказал профессор. — Будете у меня в университете учиться — стипендию буду вам в рублях выплачивать. И никаких долларов даже в мыслях не держать, понятно вам?
— Мы согласны, — сказали братья хором.
— А в Штаты я все-таки съезжу, — сердито сказал профессор. — В Милуоки. А может, в Массачусетс, в технологический институт. Прочту там лекцию о многомерном мире. А не послушают — отключим нефть, хе-хе…
Анатолий Борисович приобнял Беслана, который был пониже, а старшему просто пожал руку.
— А в общем, спасибо вам, парни, — сказал он. — Надрали мы им всем задницы.
— Всегда пожалуйста, — откликнулся Беслан.
Старший брат Между тем глядел в небо, прикрыв глаза ладошкой. Вот на солнце набежала тень, и люди вокруг ахнули, но как-то не всерьез, а весело; дети показывали пальцами вверх, подпрыгивали на месте, а тень все ширилась и ширилась, и ясно были видны две тугие половинки и широкое отверстие посредине, с замком, как для подключения пожарного рукава.
А вот и рукав сам собой появился, а может, никакой и не рукав, а просто полупрозрачный, толстый-претолстый смерч, который ввинчивался где-то далеко в землю, плотоядно дрожа, и еще изгибался при этом. Шланг напрягся, дернулся, и стало видно, как в нем бурлит темная густая жирная жидкость. Было в этом что-то древнее и величественное, знакомое и забытое. Но Аслан с Бесланом почему-то подумали совсем о другом.
И тогда, окинув взглядом обоих, профессор показал им кулак.
Евгений Зубарев
МИРОТВОРЕЦ
Глава первая
Вечером опять пришлось возвращаться пешком: сегодня окончательно отменили кольцевой автобусный маршрут, самый популярный в городе. По радио губернаторские холуи целый день упражнялись в изобретательности, придумывая все новые невинные объяснения очевидному для всех факту — Москва не может себе позволить содержать автобусный маршрут из двадцати машин.
Лондон может себе это позволить, Хельсинки может, а вот Москва — нет. Как же это получается, хотел бы я знать?
Ладно, с нефтью все понятно, продали все ее остатки по фьючерским контрактам на десять лет вперед, когда спасали страну от знаменитой Пятой волны финансового кризиса. Но ведь газа в российских подземных хранилищах, по уверению кремлевских мечтателей, еще на сорок лет должно было хватить. Неужели и газ тоже весь наперед продали, сукины дети?
На свой 26-й этаж я вскарабкался почти без остановок — неработающий в целях экономии лифт это всего лишь повод не платить за тренажерный зал. Зато удар с ноги у меня теперь, как у балерины, — быка не быка, но быкующего гопника точно смогу прибить на раз.
Пока я разувался в прихожей и возился с отключением сигнализации, я был слишком занят, чтобы прислушиваться, но, когда устало присел на стульчак в туалете, до меня вдруг дошло, что в моей квартире происходит что-то неладное.
Я спустил воду и прислушался.
Мне не почудилось: из гостиной отчетливо доносились озабоченные голоса вперемежку с невнятным лязгом.
Нормально, да? Мой дом — моя крепость, ага. Здравствуйте, зеленые человечки с Марса! Санузел направо, диван налево, обувь снимаем при входе или дарим мне моющий пылесос — я живу один, мыть мне полы некому.
Голоса в квартире стали развязней, а лязгать принялись вызывающе громко.
Я внутренне подобрался и осторожно вышел из туалета. Потом резко распахнул дверь в гостиную и оторопел: в стене гостиной зияла ровная прямоугольная дыра, сквозь которую виден был ночной город во всем его великолепии.
Напротив дыры висела, заметно покачиваясь, неказистая строительная люлька с тремя небритыми таджиками на борту. Люлька освещалась откуда-то сбоку чрезвычайно мощным прожектором, отчего по всей гостиной метались угловатые черные тени вперемешку с ослепительными бликами.
Таджики, гортанно переругиваясь, прилаживали к стенке странные железные конструкции омерзительного грязно-ржавого цвета. Конструкции блестели и позвякивали.
Я смотрел на все это великолепие минут пять, подыскивая подходящие к случаю слова, но так ничего путного и не подобрал, а потому просто спросил неожиданно севшим голосом:
