Джордж Макдональд - Лилит
Сколько принцесса стояла так - пять минут или пять лет, я не могу сказать, но вот, наконец, она упала лицом вниз.
Мара подошла к ней и стояла, глядя на нее сверху вниз. Огромные слезы текли по ее щекам и падали на женщину, которая никогда не плакала, и даже не собиралась.
- Сменишь ли ты теперь тот путь, по которому шла до сих пор? - наконец, произнесла Мара.
- Почему он сделал меня такой? - задохнулась словами Лилит. - Я сама сделала бы с собой... О! Совсем другое! Я рада, что это он сотворил со мной, а не я сама! Это он один виноват в том, что я превратилась вот в это! Никогда бы я не сделала такой ужасной вещи! Он сделал так, что я смогла узнать то, какой я стала жалкой! Никакой другой мне уже не сделаться!
- Тогда переделай себя сама, - сказала Мара.
- Увы, я не могу! И ты это знаешь, и смеешься надо мной! Много раз я пыталась прекратить эту муку, но тиран сохранял мне жизнь, чтобы я продолжала его проклинать! - А теперь пусть он меня убьет!
Она выплюнула эти слова, словно умирающий фонтан последнюю струю воды.
- Если бы он сделал тебя, - сказала Мара спокойно и медленно, - ты не могла бы его даже ненавидеть. Но он не делал тебя такой. Это ты сама сотворила с собой все это, и сделала себя такой, какая ты сейчас есть. Но возрадуйся же - он может тебя переделать!
- Я не собираюсь переделываться!
- Он не станет менять тебя, он лишь вернет тебе то, что ты когда-то потеряла, и сделает тебя такой, какой ты была прежде.
- Я не нуждаюсь в том, чтобы он что-то со мной делал.
- И ты не хочешь попытаться сделать правильно то, в чем прежде ты ошиблась?
- Нет, не хочу, - ответила принцесса, процеживая слова сквозь стиснутые зубы.
В доме словно проснулся ветер и дул беззвучно, не производя ни малейшего шороха, и вода стала подниматься, и ее волны не плескались и не всхлипывали. Она была холодна, но не сковывала, не парализовала. Она поднималась незаметно и бесшумно. Я не чувствовал ее, пока не заметил, что она поднимается. Я видел, как она поднялась и закачала Лилит. Медленно вода накрыла ее, неспособную сопротивляться, и не схлынула до тех пор, пока не уложила ее на лавку. Затем она быстро стекла куда-то прочь.
Борьба мыслей, осуждающих и оправдывающих, снова началась и пробудила ярость. Душа Лилит была обнажена и открыта для всепроникающего чистого света, который так мучил ее. Она начала стонать, глубоко дышала, а затем шептала что-то, словно в надежде на собственное спасение: ее королевство разваливалось на части; оно разделилось и восстало против себя самого. Какое-то время она ликовала, словно праздновала победу над худшим из своих врагов, и плакала; тут же она корчилась словно бы в объятиях друга, которого ненавидела всей душой, и смеялась, как демон. Наконец она стала говорить о чем-то, что казалось рассказом о самой себе, на языке столь странном, и столь туманным образом, что я лишь местами смог его разобрать. Все же этот язык казался прародителем того, который я хорошо знал, а образы принадлежали тем мечтам, которые когда-то были моими, но были отвергнуты затем, чтобы никогда больше к ним не возвращаться. В этом рассказе то тут, то там попадались вещи, о которых Адам читал из той разъятой рукописи, в нем постоянно поминались существа и силы - как я подозреваю, тоже злые, - с которыми я не был знаком. Она замолчала, и снова ужас зашевелил ее волосы, они то вставали дыбом, то опадали; и с них стекал пот. Я бросил умоляющий взгляд на Мару.
- Это, увы, не слезы раскаяния! - сказала она. - Настоящие слезы прячутся в ее глазах. Эти далеко не такие горькие и не такие хорошие. Отвращение к себе не есть сожаление. Все же это хорошо, так как это есть шаг по пути к дому, а попав в руки отца, расточитель забудет то, что прежде так ненавидел. И лишь перед отцом ему не придется отчитываться. Так будет и с ней.
Она подошла ближе и сказала:
- Ты вернешь то, что ты взяла по ошибке?
- Я ничего не брала, - ответила принцесса, выталкивая из себя слова, не обращая внимания на боль, - ибо у меня не было права брать. То, что мне хватило сил взять, подтвердило это мое право. Мара оставила ее.
Мало-помалу моя душа почувствовала в невидимой тьме что-то еще более ужасное, чем то, что до сих пор давало себя почувствовать. Чудовищное Ничто, само Отрицание всего настоящего окутало принцессу, край границы, где живое кончалось и начиналось небытие, коснулся меня, и на одно жуткое мгновение мне показалось, что я остался один на один с Абсолютной Смертью. Это было не так, будто я перестал чувствовать все, что чувствовал раньше, но я чувствовал присутствие Небытия, Принцесса рухнула с сиденья на пол с невероятно громким и горьким криком. Это была реакция Живого на присутствие Погибели.
- Ради милосердия, - вскричала она, - вырвите мне сердце, но пусть я останусь живой!
И лишь только прозвучали эти слова, как над ней и над нами, присматривавшими за ней, сгустилась чудесная тишина летней ночи. Страдание переполнило чашу ее жизни, и рука избавителя опустошила ее! Лилит приподняла голову и осмотрелась. Еще мгновение, и она выпрямилась с видом победителя: она выиграла битву! Она встретила своих духовных противников без страха, и они отступили и были разбиты! С ликующим криком злобного торжества, рвущимся из глотки, она вытянула над головой иссохшую руку, когда ее глаза встретили чей-то жуткий и мрачный взгляд. - На что она смотрела?
Я посмотрел и увидел: перед ней, отражаясь в небесном невидимом зеркале, стояло ее отражение, а рядом с ним фигура существа удивительно красивого. Она вздрогнула и снова беспомощно опустилась на пол. Она узнала чем, предначертал ей быть Бог, и увидела то, что она с собой сделала.
Остаток ночи она лежала совершенно недвижимо.
Когда серый рассвет показался в комнате, она встала, повернулась к Маре и сказала с гордым смирением:
- Ты победила. Дай мне уйти в пустыню, чтобы там плакать о себе.
Мара заметила, что ее смирение и не притворно, и не настоящее. Она посмотрела на принцессу и сказала:
- Что же, можешь начать и попытаться исправить то, в чем ты ошибалась.
- Я не знаю, как это сделать, - ответила Лилит с видом человека, который боится получить ответ, потому что предвидит, каким именно он будет.
- Разожми руку и отпусти то, что в ней находится. Казалось, в Лилит произошла жестокая борьба, но она оставила то, что держала в руке, при себе.
- Я не могу, - сказала она. - У меня нет больше сил. Сделай это для меня, открой ее сама.
Она протянула руку. Она больше была похожа на лапу, чем на руку. Мне показалось, что я понял, почему она не может ее разжать.
Мара даже не взглянула на нее.
- Ты должна сама это сделать, - тихо сказала она.
- Я же говорю, что не могу это сделать!
