Филип Фармер - Восстаньте из праха (перевод М. Ахманова)
И, кроме того, тут был Герман Геринг. Бартон хотел понаблюдать процесс его покаяния, принявший такую странную форму.
Один из многих вопросов, которые Бартон не успел выяснить у Таинственного Пришельца (так он решил называть своего ночного гостя), касался Жвачки. Какое место занимала она в общей картине событий? Является ли использование наркотика обязательной частью Великого Проекта?
К несчастью, Геринг долго не продержался.
Кошмары вернулись к нему в первую же ночь. Он начал кричать, потом выскочил из хижины и помчался к Реке. Иногда он останавливался и молотил кулаками воздух, словно сражался или отмахивался от каких-то невидимых созданий; затем падал на землю и катался в траве, продолжая яростную схватку с осаждавшими его мозг видениями. Бартон следовал за ним до самого берега Реки. Очевидно, Геринг собирался броситься в воду и покончить, в очередной раз, счеты с жизнью. Но внезапно он застыл на мгновение, потом тело его сотрясла дрожь; он отвернулся от Реки и снова окаменел подобно статуе. Глаза его были широко раскрыты, но он не видел ничего; казалось, это застывший, полный ужаса взгляд обращен только внутрь. Какие чудовищные призраки терзали его душу? Кто мог сказать?
Дар речи покинул Геринга. Его губы двигались безостановочно и беззвучно в течение десяти дней, которые он еще прожил. Все попытки Бартона накормить его оставались бесполезными — челюсти немца оставались судорожно сжатыми. Бартон наблюдал, как высыхало его тело, таяла плоть, западали щеки — пока сквозь туго натяную кожу не проступили кости. На десятое утро он забился в конвульсиях, потом приподнялся и вскрикнул. Через мгновение он был мертв.
Бартон произвел вскрытие трупа с помощью кремневых лезвий и пилок из обсидиана. При первом же прикосновении каменного острия вздутый мочевой пузырь Геринга лопнул и моча хлынула в брюшную полость.
Бартон продолжал свою работу; он собирался вытащить зубы немца, прежде, чем похоронить тело. Зубы являлись предметом торговли — их нанизывали на тонкие прочные сухожилия глубоководных рыб; изготовленные таким образом ожерелья ценились весьма высоко. Скальпу Геринга также нашлось применение. От своих врагов — индейцев шауни, обитавших на противоположном берегу Реки, шумеры переняли обычай снимать скальп. Эта традиция существовала у них в более цивилизованном варианте: из сшитых вместе скальпов делались накидки, юбки и даже занавеси. Хотя рыночная цена скальпа была много ниже, чем зубов, за него тоже можно было кое-что выручить.
... Прозрение наступило в тот момент, когда Бартон, обливаясь потом, копал могилу, около большого валуна у подножия горы. Он разогнул уставшую спину, чтобы сделать голоток воды и взгляд его случайно остановился на лице Геринга. Голова, лишенная волос, спокойные, застывшие черты... словно у спящего! Какая-то дверца открылась в его сознании — и он вспомнил!
Когда он пробудился в том огромном пространстве, заполненном телами, вытянутыми в бесконечные ряды, он видел это лицо. Оно принадлежало юноше в соседнем ряду. Тогда у Геринга, как и у всех спящих, голова была полностью лишена волос. Бартон успел бросить только один взгляд на него — прежде, чем его заметили и усыпили люди в летающей лодке. Когда он снова встретил Геринга, прошло больше года после Воскрешения; он не узнал своего соседа по пантеону спящих в этом шумном толстом человеке с копной светлых волос.
Но теперь он все вспомнил.
Могут ли их воскресители, расположенные так близко друг к другу, действовать синхронно? Если это действительно так, примерное совпадение во времени его смерти и смерти Геринга означало, что они оба пробудятся около одного и того же грейлстоуна. Геринг как-то пошутил, что их души, по воле владык речного мира, стали близнецами; возможно, он был не так уж далек от истины.
Бартон продолжал копать, проклиная одновременно и тяжелую работу, и свою неосведомленность; у него накопилось много вопросов и мало ответов. Если улыбнется удача и ему удастся заполучить в свои руки еще одного агента, то он выжмет из этика информацию любыми методами.
Следующие три месяца Бартон был занят изучением удивительного общества, в котором он очутился. Его поражал новый язык, сформировавшийся в результате смешения самоанского с древним шумерским. Так как шумеры были более многочисленны, их речь вначале доминировала, но это оказалось пирровой победой. В результате взаимной диффузии языков появился жаргон — с простейшим синтаксисом и до предела упрощенной системой склонений. Из грамматики было выброшено понятие рода; слова — синкопированы; глагольные формы — сведены к настоящему времени, которое использовалось также и для указания будущего. Прошедшее время определялось с помощью наречий. Сложные словесные конструкции были заменены простыми выражениями, понятными и шумерам, и самоанцам, хотя на первый взгляд они казались неуклюжими и нелепыми. Многие слова самоанского языка — с несколько измененным произношением — вытеснили из обихода шумерские слова.
Такие упрощенные наречия возникали в долине повсеместно. Бартон полагал, что если этики собирались записать и сохранить все человеческие языки, им стоило поторопиться. Исконные, чистые языки умирали — или, вернее, видоизменялись. Но, судя по тому, что было ему известно, Они уже завершили эту работу.
Иногда по вечерам, когда Бартон мог спокойно насладиться одной из превосходных сигар, что безотказно поставляла его чаша, он пытался проанализировать ситуацию. Кому должен он доверять — этикам или этому Отступнику, Таинственному Пришельцу? Или лгала и та, и другая сторона?
Почему Пришелец нуждался в нем, почему хотел, чтобы он затормозил ход гигантского всепланетного механизма? И разве мог Бартон, ничтожное человеческое существо, так ограниченное в своих возможностях, гонимое и преследуемое по всей долине, помочь чем-нибудь Отступнику?
Одно было несомненным. Вряд ли Пришелец заинтересовался бы Бартоном, если бы не нуждался в нем. Отступник хотел, чтобы Бартон попал в Башню на северном полюсе.
Но почему?
Бартону потребовалось две недели, чтобы придумать единственное правдоподобное объяснение.
Пришелец утверждал, что он, подобно другим этикам, не способен сам лишить жизни человеческое существо. Но он мог со спокойной совестью предложить грязную работу другому — о чем свидетельствовала капсула с ядом, которую он вручил Бартону. Итак, он хотел, чтобы Бартон попал в Замок с определенной целью. Он хотел, чтобы Бартон убивал — убивал для него! Он собирался выпустить тигра на свой народ, открыть потайной лаз для наемного убийцы!
