Мэтт Риз - Имя кровью. Тайна смерти Караваджо
Он зажмурил глаза.
Нет. Не может быть!
Костанца прикусила губы и судорожно сжала сложенные на коленях руки.
– Прости меня. Да, ты вернешься в Рим. Ты прав.
Он уедет, и она останется одна. «Что хуже, убегать от убийц, как я, – или знать, что твой родной сын, плоть от плоти и кровь от крови твоей, в любую минуту может встретить смерть?»
– Те, кто тебя любит, видят тебя яснее, чем ты сам.
– Но я же художник. Кто зорче меня?
– Любящая женщина, мать или Бог. Он зорче всех. Тогда, мальчиком, ты поддался детскому греху с Фабрицио, новину почувствовал как взрослый человек. И теперь никак не можешь принять прощение.
– Но Фабрицио.
– Если ты не понимаешь, что он тебя любит, ты слепец.
Он прижал руку ко лбу.
– Грехи, что на нашей с Фабрицио совести, слишком тяжелы, госпожа.
Костанца склонилась к нему и прикоснулась губами к его ранам.
* * *Юный Иоанн Креститель опирался пухлой ногой на бревно в углу холста. Караваджо обвел пальцы темной умброй, подчеркнув грязь под ногтями. Он отступил назад от картины – первого из произведений, которые ему предстояло отвезти в Рим кардиналу Шипионе. Иоанн отдыхал на пне, лениво придерживая посох; ниспадающая алая драпировка не скрывала его упитанный животик. Неизбежный барашек рядом с ним поднял голову, объедая с дерева листья.
– Не слишком ли он гладок для аскета, питающегося в пустыне саранчой?
Караваджо уронил кисть и палитру. Резко повернулся к лестнице за дверью мастерской и выхватил кинжал.
– Гладенький юноша-святой… почти канон в наше время. Теперь в Риме все художники, на вас глядя, рисуют святым грязные ногти. По этой детали работу маэстро Караваджо больше не опознаешь, – к холсту с ухмылкой подошел Леонетто делла Корбара. Он взял кинжал из онемевшей руки и, обняв Караваджо, засунул обратно в ножны. Художник попытался отстраниться, но инквизитор держал его крепко.
– Хотя не думаю, что те, кто в Риме подражают твоей манере, так ловко сменили бы палитру на кинжал.
– Да куда им. Ведь я – оригинал, а они всего лишь копии.
Инквизитор сунул ладони в рукава сутаны. Темная двухдневная щетина затемняла землистую кожу. Взгляду него был жадный и несмелый – как у мужчины, что сомневается в верности возлюбленной, но отчаянно ее хочет.
– Я с радостью узнал от кардинала дель Монте, что слухи о твоей смерти от шпаги столь же раздуты, как репутация маэстро Бальоне, – короткий неуверенный смешок. – Однако ты мог умереть и от заражения. Что ж, вдвойне рад видеть тебя невредимым.
– Иногда мне кажется, что я в царстве мертвых – уж слишком много призраков из прошлого встречается мне на пути. Сначала дель Монте, теперь вы.
– Может быть, ты уже в раю.
– Может. Но что тогда там делаете вы?
Делла Корбара взглянул на него обиженно. Знакомая тактика. Тем больше удивило Караваджо то, что на сей раз выражение обиды задержалось на лице инквизитора.
– Присядьте, маэстро, – делла Корбара подошел к деревянному креслу. Он смотрел серьезно – и это не было похоже на рисовку. Караваджо вцепился в ручки кресла. – Лена умерла, Микеле.
Караваджо согнулся пополам, словно сраженный кинжалом.
Делла Корбара положил руку на его трясущееся плечо. В его движениях была и неуверенность, и пытливая жадность, как у крысы, вынюхивающей еду.
– Я вам не верю, – Караваджо почувствовал, как раны на лице снова загорелись болью. – Как она умерла?
– Простудилась, продавая свои овощи на пьяцца Навона. Говорят, у нее были слабые легкие. За считанные дни сгорела. – рука его, словно червь, подползла к шее Караваджо. – Ну же, Микеле, не сокрушайся так. Ей было уже двадцать восемь. Не так уж мало она пожила для женщины ее положения, прежде чем Господь призвал ее к себе. Лучше поговорим о том, как мне помочь тебе с кардиналом Шипионе.
– Зачем мне теперь ваша помощь? Лена умерла – что меня ждет в Риме?
– Искупление. И слава великого художника.
Караваджо оттолкнул руку инквизитора.
– А как насчет головы на плечах? – спросил делла Корбара. – Ведь здесь ты скоро умрешь, – и он ткнул Караваджо в раненую щеку. Тот охнул от боли. – Я мастер пыточного дела, Микеле, но и мне не чуждо милосердие.
Караваджо чувствовал, что мышцы его слабеют с каждой секундой. Было трудно дышать. Его лицо исказилось, как у зашедшегося криком младенца.
– У нее была прекрасная душа, – прошептал он.
Делла Корбара обнял Караваджо за шею, словно обольститель, пристающий к своей жертве с поцелуями.
– Поезжай в Рим. Ты ведь этого хочешь.
– Мне больше ничего не нужно.
– А как же твои картины? Что ты хочешь показать на них людям? Невинность и мученические души – или убийство? – теперь рука его перебирала волосы Караваджо. – Поезжай в Рим и спаси свои картины. Даже если ты не считаешь свою душу достойной спасения, труды твои должны сохраниться в веках.
Делла Корбара отвернулся и повертел в руках пестики ступку.
– Ты пишешь с натуры. Показывая то, что видишь, ты открываешь тайный смысл вещей. А что, если тебе закажут написать Совет десяти, который правит Венецианской республикой?
– О чем вы?
– По странной причуде истории Венецианской республики в Совете десяти на самом деле семнадцать человек. Если ты будешь писать Совет, ты нарисуешь десять человек, чтобы каждый узнал знаменитый Совет десяти?
Или всех членов Совета – чтобы никто не понял, что именно ты изобразил?
– Хотите меня подловить?
– Я инквизитор. Я всегда готов тебя подловить, уж в этом можешь быть уверен, – он тяжело поднялся с места. – Но как Леонетто, сын купца из Салерно, хочу тебя предупредить. Если ты думаешь, что натуру можно полностью перенести на холст, то ты ошибаешься. Вызнать людские тайны не так просто. В сердце нет светотени, тьма не излучает сияния. Чужая душа – потемки, и лишь Бог может пролить на нее свет.
Он обернулся от двери.
– После того, что случилось на Мальте, кардинал-племянник призвал меня в Рим для отчета. Там я нашел Лену и кое-что рассказал ей о тебе. Перед смертью я отпустил ей грехи, Микеле. Теперь она – подле Христа, с праведниками.
В груди Караваджо что-то сжалось. Наконец он увидел, кто поставил ему ловушку, – не делла Корбара и не Шипионе, не Томассони и не Роэро. Сам Всевышний расставил этот капкан, который, как он чувствовал, вот-вот сомкнется.
– Если хочешь попасть в рай и там встретиться с Леной, ты должен искупить свои грехи перед святой церковью. Иначе сам знаешь, куда отправишься, – инквизитор вытянул вниз указательный палец и мизинец, изображая дьявольские рога. – Закончи картины для кардинала Шипионе, и тогда можешь вернуться в Рим и получить прощение перед Богом. Я пробуду в Неаполе еще две недели по делам святой инквизиции. В Риме мы встретимся снова и помолимся вместе за упокой души Лены перед «Мадонной Лорето», ведь в ней ты запечатлел ее обличье.
