Кортни Маум - Мне так хорошо здесь без тебя
Нет, Анна на такое не пойдет. Не пойдет же? Расчеты «око за око» совсем не в ее духе. Тем более с коллегой. Она серьезный профессионал, у нее этический кодекс, большие карьерные амбиции. По крайней мере так я говорил себе, в очередной раз вскакивая посреди ночи от кошмара: я захожу домой и вижу их слившимися в страстном поцелуе, ее расстегнутая блузка падает с плеч, он лапает обнажившуюся грудь.
Единственным успокоительным для моих истерзанных нервов было теперь приближающееся открытие моей инсталляции. Любой телезритель, видевший кровожадный блеск в глазах Буша, понимал, что вторжение неизбежно. Но мы и предположить не могли, что это случится за десять дней до открытия. Азар регулярно звонил мне, чтобы поделиться впечатлениями – как все это ужасно, столько погибших, а сколько еще будет. Он также сообщил, что внимание прессы нам обеспечено: все парижские издания, которые он пригласил, ответили согласием.
Несмотря на интерес журналистов и политическую злободневность выставки, практически гарантирующую появление на ней высоких персон, я не мог избавиться от страха, что все в последний момент сорвется. Один в бурлящем возмущением Париже, я чувствовал, что мое будущее зависит от успеха инсталляции. Конечно, всерьез я так не думал: глупо ожидать, что Анна-Лора примет меня обратно, если я отгрохаю в крутой галерее крутую выставку, о которой напишут все крутые газеты. Однако хуже от этого не станет. Я хотел удивить ее масштабами. Хотел заверить, что могу стать тем же художником, каким был прежде. И тем же мужем.
К моей радости, в день открытия выставки Париж дышал апрельским воздухом возрождения и обновления. На улицах пахло ландышами, красивые пары шли рука об руку, держа холщовые сумки с ощипанными багетами. Намечался прекрасный теплый вечер без дождя, первый за долгое время.
У себя в квартире я долго размышлял, что бы надеть. Я еще ни разу не собирался на публичное мероприятие без Анны. Это вообще был мой первый сольный выход за десять лет. Остановился я на потертой джинсовой рубашке, из которой в последнее время не вылезал, узких темно-синих брюках и белых кедах. Подумав, добавил блейзер. Получилось нечто среднее между «мама, я на пары» и «отмечаем день рождения Бретта Истона Эллиса[24] на яхте».
В галерее бурлила жизнь. У входа курили два бармена, третий вкатывал внутрь тележку, нагруженную ящиками с газированной водой. Азар мерил шагами фойе, говоря по телефону, Элис воевала с принтером, зажевавшим бумагу.
– Как по-вашему, от владельцев вещей нужно подписанное разрешение на использование? – спросила она меня. – Я считаю, что нужно, Азар говорит, что нет.
– Они дали свое согласие самим фактом того, что эти вещи прислали, – вмешался Азар, прикрыв ладонью микрофон мобильника. – В пресс-релизе было четко прописано: если вы присылаете вещь, вы даете разрешение, и так далее и тому подобное.
Элис еще раз дернула зажеванный лист бумаги и сдалась:
– Ладно. Там в зале все готово. Смотрится впечатляюще.
И, черт возьми, она была права. Хотя изначально я ничего такого не планировал, Азар настоял на сценическом освещении. Электрик подвесил под потолком два мощных софита, направленных на стиральные машины, и подсветил платформы снизу, чтобы визуально приподнять их.
Флаг выглядел сногсшибательно. Пожалуй, на данный момент это была моя лучшая художественная работа. Я так давно не рисовал ничего абстрактного, что сомневался в своих силах. Краски я клал через мешковину с помощью резинового валика, и результат напоминал работы Джексона Поллока и Герхарда Рихтера одновременно. Я собой гордился. Если инсталляция не окупится, Азар думал продать флаг за пятнадцать тысяч евро.
Я заглянул в американскую корзину. Вместе с моей «Диетой Аткинса» и открыткой с башнями-близнецами там лежал школьный выпускной альбом за тысяча девятьсот семьдесят четвертый год с золотым обрезом. Его прислал учитель из Цинциннати с припиской: «Я всегда мечтал быть писателем. Но вы же знаете поговорку: тот, кто не может сам, учит других». Еще один учитель, переехавший во Францию американец, прислал старую голубую футболку с надписью «Школа „Колумбайн“»[25]. Шелли Хэмпл, моя американская поклонница и любительница дутых кроссовок, передала коллекцию бейсбольных карточек, собранную сыном, и сопроводила ее короткой запиской: «Теперь он гей». Также я выбрал фотографию малыша, ревущего на коленях у Санты среди ватных сугробов под плакатом «ВЕСЕЛОГО РОЖДЕСТВА!»; плакат с Джорджем Бушем, держащим лопату; просроченный американский паспорт; пустой бланк для экзамена SAT[26] (который мог бы толкнуть на eBay за неплохие деньги, но, сами, понимаете, искусство требует жертв); аудиокассету с набором романтических композиций, всю в радужных наклейках и с признанием зеленым маркером: «Кэсси, я люблю тебя! 1999»; квадратную академическую шапку с оранжевой кисточкой и помолвочное кольцо с дыркой на месте камня.
В британскую корзину вместе с маминым рецептом и ворованным макинтошем бедняги Алистера пошла затрепанная книга «Бесплодная земля» Томаса Стернза Элиота (тут не только название пришлось в кассу, сам автор родился в Америке и после сменил гражданство на британское – спасибо приславшему, отличный выбор); подставка под тарелки с портретом Тони Блэра, шоколадный батончик «Сноуфлейк» фирмы «Кэдбери», который был презентован на безвкусной свадьбе популярной телеведущей Антеа Тернер, и это положило начало целой серии подобных промо-свадеб; реклама телефонной линии «Сквиджигейт», предлагавшей всем желающим послушать запись интимных разговоров принцессы Дианы с ее близким другом Джеймсом Джиби по сходной цене в тридцать шесть пенсов за минуту.
Я успел проверить питание обеих машин и кое-что поправить по мелочи, когда в зал начали пускать гостей. Из фойе слышались хлопки открываемого шампанского и звон бокалов. Я вышел туда и сразу наткнулся на известного арт-критика из газеты «Либерасьон». Он беседовал с человеком в бриджах для верховой езды. Там же была и Шелли Хэмпл, зажавшая в угол Азара. Я уже собрался пойти к ней на сеанс неумеренного обмена любезностями, когда мое внимание привлекла пара у входа. Оба во всем белом, кроме цветных пиджаков; у одного в руках маленькая коробочка. Я глазам не поверил, узнав в них Дэна и Дэйва.
После быстрого приветственного поцелуя с Шелли, разумеется, превратившегося в радушные объятия, я пошел здороваться со своими континуистами.
– Господа, вот это сюрприз, – сказал я, пожимая им руки.
– О да, – ответил Дэйв. – Хотя вообще мы не любим сюрпризы.
– Мы приехали в Париж на весенние выставки, – сообщил Дэн.
