Чайна Мьевиль - Рельсы
— Трууз, — сказал он. Шмыгнул носом. — Воам. — Все надежды, которые они возлагали на него — неужели они были не чем иным, как глупостью? А их конечная цель — дать ему возможность приобрести собственную философию, — не казалась ли она теперь кощунством?
Задул ветер, точно дразнился. Точно делал презрительное «Пфф», глядя на затерянную в пустоте одинокую человеческую фигурку. «Ерунда какая», — словно говорил ветер, смазывая его холодной лапой по затылку. Шэму хотелось плакать. Он и поплакал немного. Крошечные капельки показались в уголках его глаз. Вообще-то они появились от пыли, которую нес ветер, хотя, если подумать, не только от нее.
Шэм не так долго сидел на берегу, разглядывая окружающий утиль, как это было в его сне. Ему очень хотелось есть. Прошли два дня. Ему очень-очень хотелось есть. Он проводил время, разглядывая остовы потерпевших крушение поездов, распростертые на земле, точно обглоданные скелеты, остатки грузовых кранов, перевернутые тележки, а еще он раскровавил свой большой палец, используя его в качестве то резца, то шила для вырезывания фигурок на куске деревяшки. Он думал о том, что его ждет.
Перевернутые тележки. Не все лежали колесами кверху, иные стояли на боку. Одна, зарывшись носом в кусты в полудюжине ярдов от его берега, и вовсе стояла прямо, на колесах.
Не только на колесах. На рельсах.
Шэм медленно поднялся и побрел туда, где начинались рельсы. Нет, это была не самоходка. Без мотора. Без перил. Крошечная старая платформа. Величиной с крышку стола, на которой стояло ручное устройство управления, похожее на перекидную качающуюся доску: один человек встает к одному краю, другой — к другому, и попеременно нажимают каждый свой край, заставляя крутиться колеса.
Устройство, рассчитанное на двоих, но в случае острой необходимости с ним может справиться и один человек.
Вообще-то…
«Вообще-то, — подумал Шэм, — хватит».
Встав лицом к ветру, который задувал над рельсоморьем, поднимая в воздух пыль и мелкие жесткие частицы, Шэм затрепетал от внезапно нагрянувшей решимости, чувствуя, как что-то оживает у него внутри. Словно задвигались какие-то давно заржавевшие колеса. Одно зубчатое колесо зацепилось за другое, то — за третье, и вместе они заставили его действовать.
Шэм сглотнул. Как положено настоящему, обученному рельсоходу, глазами проследил будущий маршрут. И отбросил неоконченную деревянную фигурку.
А может, лучше остаться?
Шэм уже не раз слышал этот голос внутри себя. Когда кусок за куском собирал на берегу бесполезное барахло. Когда настраивал себя на предстоящее. Трусливая часть его «я» спрашивала его, не лучше ли посидеть еще, подождать немного? Как знать, вдруг что-нибудь да подвернется.
Хватит. Он заглушил непрошеного подсказчика. И сам подивился той решимости, с которой он заколачивал его куда-то внутрь себя, точно прибивал кусок половой дранки, оторванный ветром и болтающийся на палубе во время бури. «Нет, нечего тут ждать, — сказал он себе. — Хватит».
Надо было идти. Шэм даже не задумался о том, чем он теперь рискует, — просто знал, что не будет больше сидеть тут и ждать. Он хотел есть, он хотел мстить, он хотел разыскать свою команду. А еще он беспокоился за Шроаков. Их враги все еще шли за ними по пятам.
Он стоял на берегу, размахивая руками. Голый до пояса. Он похудел. Набрал пригоршню камней, швырнул в другую сторону. Для отвлечения. Еще одну. Потом, не дожидаясь, пока его снаряды упадут на землю, прыгнул на ближайшую к нему шпалу. Пошел по рельсу. Балансировал, прыгал с одной металлической планки на другую. Бросил еще горстку камней. На стрелке он повернул и перепрыгнул через несколько ярдов голой земли на следующий рельс.
Шэм бежал, Шэм спотыкался, Шэм бросал камни. Он шел по шпалам! Он был в море! Хуже могло быть только одно — сидеть на твердой земле.
Так, об этом лучше не думать. Он бежал быстро, еще быстрее, его сердце ухало в груди, точно молот, когда он, уже почти одолев намеченный маршрут, мощно оттолкнулся от шпал, прыгнул и упал на дрезину, задыхаясь от восторга. И затих.
— Ну, как я тебе, Дэйби, а? — выдохнул, наконец, он. — Что скажешь, Кальдера?
Он не сошел с ума. Он знал, что его мышь улетела, а старшая из Шроаков катит на своем поезде за многие и многие мили от него. Просто ему хотелось, чтобы это было не так. Он вспомнил цвета, мешавшиеся в нарядной шубке первой, искренний взгляд второй, неизменно приводивший его в замешательство. Он встал и почувствовал, что потрясающе устал от потрясений. Так что чем быстрее он примется за работу, тем лучше, решил он.
Разумеется, рукоятка заржавела и не хотела двигаться, но он стал расшевеливать ее камнем. Распределил по ней остатки смазки. Снова поколотил камнем. Еще помазал.
Шум от его работы так долго раздавался над рельсоморьем, что подземные обитатели привыкли и даже перестали прятаться. Пока Шэм неуклюже чинил, из земли начали появляться любопытные морды. Недалеко высунулась, принюхиваясь, мульдиварпа — особь с него размером. Она водила носом, тявкала, но он не обращал внимания. Целый косяк червей длиной в руку взрыл вдруг землю между шпалами. Пластиком о пластик задребезжал панцирь: земляной жук; глянув мельком на его жвалы, Шэм порадовался, что стоит не на земле, а на платформе. Бряк, смазка, стук, смазка. Был уже вечер, а Шэм все продолжал грохотать и мазать.
И вдруг рукоять дрогнула. Шэм подпрыгнул, налег на нее всем телом, так, что ноги его оторвались от платформы и повисли в воздухе, и рукоять, с визгом и ворчанием преодолевая сопротивление ржавчины, пошла вниз, а от нее закрутились и застонали свою жалобу колеса.
Дрезина была рассчитана на двоих. Толкать вверх и тянуть вниз в одиночку едва хватало сил. Очень скоро у Шэма заломило плечи, заныли руки. Потом боль стала еще сильнее. Но дрезина ехала, причем все скорее с каждым оборотом колес, точно они вспоминали, для чего созданы, и разгонялись, стряхивая с себя рыжую окись.
Шэм, хмельной от восторга, распевал рабочие песни и гнал свою тележку — Каменнолицые, темень-то какая! — по просторам ночного рельсоморья.
Стояла ночь, но он все видел. Облаков было немного, и луна за пологом верхнего неба светила вовсю. Ехать быстро у Шэма не получалось. Он то и дело останавливался, давая отдых своим бедным рукам. На стрелках тоже замедлял путь. В основном он старался ехать туда, куда был повернут нос дрезины: лишь иногда, повинуясь минутным порывам, происхождение которых его не очень заботило, он пинком ноги или сильным толчком руки поддавал рукоять очередного перевода и устремлялся вдаль по внезапно открывшемуся пути.
