Дмитрий Янковский - Большая Охота
– Зато у меня есть, – спокойно сказал врач. – Меня, кстати, зовут Саймон. Если вам интересно. А вы, насколько я понял, те люди, которые заняли бывшую военную базу за городом?
– Вы поняли верно, – кивнул Борис. – И ваше предложение… У нас нет повода им не воспользоваться. Надо же, какой день сегодня… За одни сутки удвоили личный состав. Мы вас нанимаем, Саймон. Денежное довольствие – два таких кубика в месяц.
– Щедро. Значит, работа опасная.
– Опасней, наверное, на Земле нет.
– Наконец-то! – не выдержав, рассмеялся доктор. – А то больше всего я боялся умереть от старости в своей постели.
Я заметил, что глаза у него при этом не смеялись, а плакали. Ну не слезами, а так… Как бывает иногда у очень сильных мужчин. Я решил сразу выяснить что к чему, потому что мне важна была мотивация каждого, кто вливался в наши ряды. По крайней мере на первом этапе.
– У вас кто-то умер недавно? – напрямую спросил я.
Саймон вздрогнул.
– Да. У вас большой опыт работы с людьми?
– Некоторый имеется. Кто?
– Жена. Наверное, слышали – в начале сезона дождей, взрыв мины у входа в Ангарную Бухту? Тогда погибло несколько местных и женщина, которая ехала по дороге вдоль океана на личном автомобиле. Ее в буквальном смысле смешало с металлом, когда прошла ударная волна от взорвавшегося нитрожира. Она возвращалась домой. Я ее ждал.
– Понятно. Но у нас предвидится казарменное положение. А вас и тут должны неплохо кормить.
Врач посмотрел на меня. Не пристально, не зло, не угрюмо. Скорее устало. И я сразу понял, что он не наемник. Борис тоже уловил этот взгляд.
– Поехали, – сказал он. – Ольгу надо поскорее спать уложить. И нам действительно нужен врач. Особенно хирург.
– Да и психотерапевт не помешает, – со вздохом добавил я. – Работенка та еще…
Глава 16
Пушка
Мы не смогли выйти в море по плану. Хотя «не смогли» – не очень точное определение. Очень хорошо, что мы не вышли в море по плану. Если бы вышли… Да, без сомнения, это был бы последний выход «Кочи». Да и наш вместе с ним. Нельзя драться с противником, совершенно ничего не зная о нем. Мы шли на верную смерть. Мы знали, что торпеды опасны только по тому, что мало кому из людей удавалось их победить. Но приготовленная австралийцем отрава создала нам иллюзию защищенности. Торпеды перестали казаться нам такими уж опасными, ведь мы убили их много. Несмотря на смерть Кочи, эта иллюзия накрепко в нас засела. Мы построили удивительный подводный корабль, оснастили его новейшими торпедами и были уверены, что это сделает нас неуязвимыми. Но мы ровным счетом ничего не знали о биотехах.
Какая ирония судьбы! Не случись с Борисом удивительного озарения, не сумей Саймон вытянуть из Ольгиной головы записи моего отца, Большая Охота закончилась бы не начавшись. А так мы получили бесценную информацию. И главное в этой информации было то, что мы неправильно построили батиплан. Не то чтобы он вообще ни на что не годился, но при его проектировании был допущен ряд серьезных ошибок, именно из-за того, что мы не знали многих свойств, которыми обладали торпеды в естественной среде обитания. Точнее, мы почти ничего не знали об их органах чувств. Когда же Катя распечатала воспроизведенные Ольгой записи, мы нашли рисунок, который отец сделал с препарированной глубинной торпеды. Мы привыкли иметь дело с прибрежными патрульными биотехами, но строение глубинной твари сильно отличалось от их строения. У нее, в отличии от патрульных торпед, было восемь развитых ушей. Различия не исчерпывались на этом, но наличие ушей нас озадачило сильно. Мы привыкли, что торпеды ориентируются в пространстве и находят цели исключительно посредством испускаемых ультразвуковых выкриков, то есть в активном режиме. Мы и локаторы создавали, исходя из этого факта. То есть мы были уверены, что когда торпеда нас видит, испуская ультразвук, то и мы можем видеть ее на специальном сонаре. Если же торпеды молчат, то нас они вроде как чувствовать не должны.
Все оказалось хуже. Волновой локатор, который мы создали по прототипу Бориса, имел очень ограниченную дальность – всего около двух километров. Слух же торпед, судя по строению ушей, мог быть значительно более острым. Идущий на маршевых двигателях батиплан они имели возможность обнаружить и в паре десятков километров. В таком случае биотехи могли заранее концентрироваться на нашем пути под водой, и у нас попросту не хватило бы никакого количества боеприпасов, чтобы отбится от них.
Получалось, что одних реактивных торпед было явно мало для того, чтобы соваться в логово биотехов. Нам нужно было другое оружие. Какое-то другое оружие – скорострельное, с емким боекомплектом, пусть не очень дальнобойное, но точное. И надо было придумать что-то такое, чтобы оно убивало тварей раньше, чем они получали бы возможность взорваться. Тогда их можно было бы поражать на коротких дистанциях. И если с усовершенствованием батиплана все было более или менее ясно, то вопрос с оружием оставался открытым.
Для усовершенствования «Кочи» нам не понадобилось даже возвращать его на завод. По мнению специалистов, чтобы сделать ход совершенно бесшумным, достаточно было сбалансировать валы гребных винтов, которые предполагалось использовать только для тонкого маневрирования. Теперь же, получалось, винтовой ход приобретал дополнительное значение – на винтах мы могли стать невидимыми для торпед, а на маршевых реактивных двигателях смогли бы уйти от любого преследования.
Надо сказать, что в записях моего отца содержалась и обнадеживающая информация. По его наблюдениям торпеды никогда не нападали в лоб. Зачем в них заложили такой инстинкт – непонятно. Но они всегда обходили цель, а потом догоняли ее. При этом часть тварей била в гребные винты, а часть, пройдя вдоль борта, взрывалась ниже ватерлинии в носовой части, проделывая пробоину в обшивке. Это говорило за то, что основное вооружение надо устанавливать в кормовой части судна. Однако какое это будет вооружение, мы пока не решили. Ясно было, что оно должно быть стрелковым, однако обычные пулеметы не годились в принципе из-за неустойчивого поведения пули в воде. Борис поговаривал о стрельбе шарообразными ядрами, для которых стабильность на траектории не имеет значения, но расчеты, сделанные на заводе, дали очень плохие показатели при стрельбе такими снарядами.
Через два дня привезли новые валы для гребных винтов. Да и сами винты изменились до неузнаваемости. Теперь на каждом было не по шесть лопастей, а по сорок тонких серповидных лепестков в два ряда. Представитель поставщика сказал, что эти винты вообще не будут шуметь даже на больших оборотах. Они были похожи на японские хризантемы с тонкими лепестками.
