Далия Трускиновская - Деревянная грамота
- Гордеюшка! - воскликнул Томила. - Сокол ты наш! Орел! Надежа ты наш! Ступай сюда! Вот оно, чело! Посередке - ты, Гордей, справа от тебя Петрушка, слева - Ногай! Есть у нас чело! Коли сам Гордей-целовальник с нами - победа наша!
- Высватали, как же... - сказал один боец другому, так что Данила прекрасно слышал. - Гордейка-то из-под полы приторговывает, так ему пригрозили Земский приказ на него натравить...
- А ты, Трофим? - спросил Трещала хромого мужика, который незаметно вышел посмотреть, как учатся бойцы.
- На меня надежды мало, не поправлюсь, - отвечал тот. - Не обессудь, Трещала, ты же меня знаешь, я и в прошлом году был за тебя, и в позапрошлом.
- Ты боец ведомый, - согласился Трещала. - Вот тебя-то в стенке и недостает...
- Кабы только его... И Бугая сманили, и Афоньку, и Михея... Вот ведь скверная девка... - проворчал Томила. - Как ведала! .. А может, и ведала...
- Ты о ком это? - полюбопытствовал Данила.
- Да про Авдотьицу я! Может, знаешь - на Неглинке живет, от твоей кумы неподалеку!
Данила насторожился.
- Вспомнил, аль нет?
- Их всех не упомнить.
- Она ростом с Ивановскую колокольню!
- Теперь припоминаю... - и Данила выразительно поглядел на скомороха: мол, коли начал, так рассказывай! Тот, однако, крепко задумался.
- Вот что, молодец, - сказал, вдоволь надумавшись, скоморох. - Ты ведь с Соплей сговаривался?
- Было такое дело, - согласился Данила.
- Сейчас все стенки уж составились и вместе держатся, чтобы кого в последний миг не сманили. Есть у меня один боец на примете, я его ждал, ждал, а он носу не кажет, а сговаривались еще на Рождество, когда он на Москву приезжал. И охота мне знать - не у Сопли с Одинцом ли оказался. Мне туда нос совать нельзя, да и никому из наших тоже, а ты человек посторонний. Коли бы ты мне про него разведал - я бы тебе заплатил! Или бы Трещала тебя безденежно учить взялся! Да я и сам многому научить могу. Нам важно знать - там он или не там...
Данила усмехнулся: дивная зима выдалась, розыск с розыском схлестываются! Вспомнил, как Богдаш едва с подставной женкой грех не сотворил, - еле смех удержал. А тут еще бойцы в хитрости ударились...
- Сегодня-то не выйдет, - сказал он, опомнившись. - Меня с конюшен ненадолго отпустили. И то уж пора возвращаться.
- А я извозчика возьму! - пообещал Томила. - Птицей долетим! ..
- На забор вспорхнем и все разглядим, - ехидно продолжил Данила. Они, чай, тоже стерегутся.
- Да поедем, свет! Мы еще Бажена с собой возьмем! Ступай сюда, Баженушка!
- Нет, Томила. Сказано - нет, так и не пойду. Мне на конюшни пора. Все чистим, скребем! Передавали из Верха - государь опять к нам пожалует, да и не один.
- А с кем?
Говорить, что государь собирался взять с собой своего единственного сыночка, царевича Алексея Михайловича, Данила не пожелал. Во избежание дурного глаза, да и не только глаза, царевичей являли народу лишь когда их уже впору было женить, а царевен - и вовсе никогда. Только самые близкие их и видели. То, что государь хотел сына учеными лошадками потешить, говорило о его великом доверии к конюхам.
- А с боярами и со стольниками.
- Ну, коли так... Бес с тобой, Данила, все одно - вместе пойдем! Провожу тебя малость. А ты завтра-то приходи! Учить тебя Трещала сейчас не начнет, не до тебя ему, а ты сам поприглядывайся!
Но оказалось, что не столько Томила Данилу провожал, сколько наоборот. И хуже того, пользуясь тем, что Данила все еще плохо знал Москву, хитрый скоморох повел его от Яузы по Солянке, а там близ Всехсвятской церкви постучался в некий двор.
За высоким забором сперва Томилу знать не знали и гнали гнилыми словами. Сколько он ни требовал торгового человека Перфишку Рудакова, сколько ни ссылался на молодого Трещалу, ответ был один: коли не угомонишься, страдник, кобелей спущу! И при том - точное указание направления, куда бы скомороху лететь через семь гробов с блядским присвистом.
Даниле эта унылая ругань надоела.
- Пойду я, - сказал он, - а ты тут сам разбирайся.
- Ты завтра приходи, - попросил Томила. - Трещала оклемается, совсем бодр будет, потолкуете. И узнаешь заодно, когда нашей стенке на лед выходить.
- Да разве не каждый день бои? - удивился Данила, несколько зим подряд урывавший хоть немного времени - посмотреть, что на реке делается.
- В иные дни конские бега, это - надолго. А стенок на Москве немало собирается, есть посильнее, есть послабее. Нам же, сильным, нужно знать, когда государь пожелает боями тешиться, тогда и выходить. А про то, может, только в понедельник и узнаем. Государь-то всякий раз, как из Кремля выезжает, указ пишет - кому за него оставаться.
- Даже когда на реку? - удивился Данила.
- Ему, государю, так положено. Вот ведь бесов Перфишка! Как его не надобно - так он тут и в ногах путается! Как занадобился - прячется! И от кого, сучий потрох, прячется?! .
- Бог в помощь! - с тем Данила, кивнув, и поспешил прочь. И, разумеется, не спросил у Томилы нааправления. Он понял, что забрел не туда, оказавшись уже чуть ли не на Мясницкой. По его расчетам, он должен был уже выйти к Кремлю, но прохожий, спрошенный о Кремле, очень удивился:
- Так ты не в ту сторону идешь!
Запутавшись окончательно, Данила надулсяи решил вернуться назад, чтобы от Всехсвятской церкви пойти в нужную сторону. Шаг у него был скорый, тем более - парень рассердился, и потому он оказался там, где расстался с Томилой, довольно быстро.
К немалому своему удивлению, он увидел скомороха на паперти. Тот явно кого-то поджидал. И на вид был обеспокоен предстоящим разговором.
Данила обогнул бы церковь да и пошел прочь, но он заметил странного человечка. Ростом человечек был невысок, одно плечо выше другого, и кутался в большую волчью шубу так, что и нос не торчал, почему и вынужден был озираться не как добрые люди - а поворачиваясь всем телом. Томила стоял к нему спиной. Зайдя осторожненько справа, а потом слева, человечек словно бы хотел убедиться, что, явившись спереди, увидит приятеля, а не врага.
Это скольжение за скомороховой спиной покзалось Даниле любопытным. Опять же - он не забывал, что скоморох каким-то образом причастен к суете вокруг деревянной грамоты. Потому и Данила проделал те же движения зайдя слева и справа, хорошенько разглядел лицо человечка в волчьей шубе, обычное лицо, лупоглазое и почти безбровое. А потом, увлекшись, оказался настолько близко, что, когда скоморох, будучи тронут за плечо, обернулся, Данила лишь чудом не попался ему на глаза.
- Ну, убедился? - вместо приветствия спросил Томила. - И что ты такого натворил, что от людей прячешься? А, Перфилий?
- Погоди, будут после Масленицы деньги - и прятаться перестану, ответил тот. - Мне именитые купцы обещали!
