Федор Ильин - Долина новой жизни (с илл.)
— Гм, может быть, они не пробудились, или не вам суждено пробудить их, — осторожно возразил я.
— Вы думаете, я слишком стар, чтобы мог заставить трепетать молодое сердце? Если бы это было так, я примирился бы с законом природы, но дело не в этом; это прелестное создание лишено женственности искусственным образом. Она относилась ко мне более чем хорошо, но она не могла дать того, чего у нее нет. Проклятие Куинслею, калечащему человеческий род? Я ненавижу его, и я должен бежать отсюда, иначе я его убью.
— Мы подходим как раз к тому, ради чего я пришел сюда, — заявил я. — А вот и Камескасс.
При этих словах в комнате появился мой старый друг. Он взял стул и сел с другой стороны кушетки.
Камескасс закурил папиросу, которых он выкуривал в день, я думаю, не меньше сотни, и начал:
— Я знаю теперь всю внешнюю сторону вашей жизни, но мне непонятны характеры главных героев. Я считаю, их здесь два — Куинслей и созданный им народ. Вы все — иностранцы, играете случайную роль, и вы не интересны. Что такое Куинслей?
— Куинслей — человек, потерявший всякую меру, лишенный понятия о морали, человек, считающий, что ему все позволено, — отвечал я.
Мартини сел на кушетке.
— Куинслей — негодяй. Его отец был сумасшедший; он, принимавший прямое или косвенное участие в разных революциях, пришел к убеждению, что прежде всего надо изменить человеческую природу. Без этого условия, по его мнению, результаты всех революций сводятся к нулю. Отсюда родились инкубатории и все последующее, вплоть до постоянного внушения мыслей, которыми должны жить его подчиненные. Идейной стороной было желание совершенствовать мир и принести на землю общее счастье. Сын его Макс, обуреваемый страстями, преследует личные цели, часто самого низменного характера. Он, создатель, воспитатель и постоянный руководитель многих миллионов, не считается ни с чьим мнением, кроме своего. Жизнь человеческая не представляет для него никакой ценности, он порождает и он убивает. Он лжет, он клевещет, он насилует. Я имею право назвать его негодяем.
Камескасс спокойно выслушал и так же спокойно повторил второй вопрос.
— Созданный Куинслеем народ однообразен. Механическое производство людей уподобляет их штампу, где не найдете тонкой, искусной ручной работы. Это все штампы, отлитые по одному образцу. Дальнейшая жизнь их не вносит разнообразия, не кладет разных черточек, составляющих индивидуальность. Общее воспитание, машинное образование, машинное мышление. Здешний человек представляет собой превосходное орудие в руках Куинслея. Все думают, как он хочет, и все делают, что он пожелает. Народ, лишенный многих страстей, избавляется от многих пороков, но ему не хватает и многих достоинств: талантов, темперамента, блеска. Такие люди могут быть овцами, но не пастырями. Я не представляю себе, что случилось бы, если бы им пришлось занять место последних. Я думаю, что из них вряд ли мог бы выйти даже маленький Куинслей. Они рабы, физические и духовные рабы от начала до конца жизни. Они могут существовать только тогда, когда кто-нибудь посторонний, сильный руководит ими.
Мартини окончил свою речь и, опустившись на подушки, тяжело дышал. Лицо его опять исказилось от боли.
Мартини добавил:
— Настоящий Куинслей мог образоваться только на здешней благоприятной почве.
Камескасс, согласно своей старой привычке, заходил по комнате из угла в угол.
— Теперь я еще более убеждаюсь, что нам надо оставить как можно скорее эту страну, — сказал он после длинной паузы.
Мартини резким движением сбросил с себя плед и вскочил на ноги.
— Я присоединяюсь к вам! — воскликнул он.
— В таком случае займемся выработкой плана.
Камескасс снова занял свое место.
Мы наклонились друг к другу и, хотя не было никакой необходимости, весь дальнейший разговор вели шепотом.
Я посвятил друзей в свой разговор с Чартнеем. Мартини заявил:
— Я умею управлять аэропланом.
— А я — последний год работал на фабрике аэропланов, — добавил Камескасс, — и знаю механизм до тонкости.
— Таким образом, пилот и механик имеются, — заключил я.
— Дело стало за немногим. У нас нет никого на Высоком Утесе, кто бы нам мог помочь, а без этой помощи ничего не выйдет, — с тоской вздохнул Мартини.
— В этом отношении я могу сделать попытку, — промолвил я. — Я имею в виду одно лицо, которое при надлежащей обработке может годиться для намеченной цели.
Друзья очень заинтересовались моими словами, и я должен был подробно рассказать им о своем знакомстве с Уром.
Понемногу план вырисовывался все яснее и яснее.
— Что касается механических ушей и глаз, которые обильно расставлены вокруг Высокого Утеса, то я беру эту задачу на себя. — Сказав это, Мартини самодовольно улыбнулся. — К счастью — это дело находится у меня в руках.
— Итак, роли распределены: Мартини уничтожает провода, и он же становится пилотом, я — механик, а вы, дорогой Рене, принимаетесь за Ура. Мы начинаем после того, как вы все подготовите с ним. День побега будет назначен после того, как наш сообщник даст нам знать, что все подготовлено, — резюмировал Камескасс.
— Эта комбинация мне не совсем нравится, потому что при ней мы всецело зависим от Ура; он может предать нас, — возразил я.
— Если у вас есть лучшее предложение, тогда мы готовы от этого отказаться, — сказал Камескасс.
— Черт возьми, всякое дело всегда сопряжено с риском, а другого, лучшего плана мы не выдумаем, — решительно проговорил Мартини.
— Будем верить в успех! — бодро и радостно воскликнул Камескасс.
Мартини опять улегся на кушетку и натянул на себя плед. Видно было, что ему сильно нездоровится. Все было выяснено, и мы не хотели более беспокоить его своим присутствием.
На меня возлагалась задача найти Ура. Это было не так-то легко: я не знал, где он живет и где он работает. Наводить справки мы считали опасным. Я посетил все места, где предполагал возможным его встретить. Я обошел работы, в которых принимали участие его сородичи. Время проходило в бесплодных поисках, а между тем случилось одно обстоятельство, которое еще лишний раз показывало, что Куинслей не оставил своих происков по отношению к Анжелике.
Однажды утром около ее квартиры остановился автомобиль, и к ней постучался какой-то неизвестный. Он передал ей письмо и несколько ящиков и свертков. Письмо было от Куинслея; он писал:
«Мадам, я уверяю вас, что вы питаете ко мне неприязненное чувство без всякой вины с моей стороны. Привезя вас сюда, я хотел только услужить вам. Я не мог предвидеть того, что случилось. Если вы недовольны теми чувствами, которые я питаю к вам и которые, может быть, я иногда проявлял слишком резко, то прошу снисхождения. В настоящее время я хотел бы использовать ваш талант на поприще, которое вам близко и которое, к сожалению, слабо поставлено у нас в Долине. Я надеюсь видеть вас в моем служебном кабинете, где вы получите точные инструкции. Я не назначаю вам время, но полагаю, что вы не будете откладывать этот визит надолго. Мне кажется, вы основательно отдохнули и теперь можете приступить к работе. Куинслей».
