Питер Миллер - Пески веков
— Да? — отозвался голос в трубке.
— Рейли, Форсайт и Спраг? — спросил Пит.
Ответили не сразу:
— Извини, друг, не туда попал.
Пит попробовал еще раз, пальцы сами привычно поворачивали диск. На этот раз он набрал номер квартиры матери в Бронксе.
— Мама?
— Никаких мам тут нет, — ответил мужской голос. Пит бросил трубку на рычаг с такой силой, что телефон звякнул. Потом откинулся на подушки и закрыл глаза.
Мэри опять тихонько плакала.
— Пит, милый… — сказала она.
Пит стиснул зубы.
— Ты выздоровеешь…
— Я ЗДОРОВ!
А ВЕСЬ МИР БОЛЕН.
— Конечно, вы здоровы, — сказал психиатр. — Вы не сумасшедший.
— Не говорите со мной, как с ребенком, доктор, — сказал Пит. — Я проходил в колледже курс психиатрии. И я вовсе не беспокоюсь, что я сумасшедший. Ничуть не хуже вас могу описать состояние, в котором я, по-вашему, нахожусь. Но я отнюдь не в том состоянии.
— Значит, вы не обратили внимания на очень важный раздел в вашем курсе психиатрии, — возразил психиатр. — Труднее всего для человека, даже очень опытного, лечить самого себя. Вам бы следовало знать, что от того, кто подвержен иллюзиям, галлюцинациям или фантазиям, нельзя ожидать, чтобы он…
— Так, значит, я…
— … трезво оценивал, что с ним происходит…
— Я не в состоянии объективно оценить реальность, — устало сказал Пит.
— … и он нуждается в посторонней помощи, понимаете?
Психиатр указал на телефон, как сделал до него врач.
— Вот это — реальный мир. Он существует. Это доказательство. Как юрист, вы должны считаться с доказательствами.
Две, три, четыре, пять минут Пит Инис хладнокровно и старательно все это обдумывал, а психиатр ждал — они всегда ждут.
Потом Пит сказал:
— Наверно, так. Должно быть, вы правы. Надеюсь, мои слова звучат разумно. Телефоны всегда были такие. У меня есть пианино. Моя жена запустила в меня портретом… какой это портрет, детка?
— Портрет Пиппи, мы его снимали прошлым летом, — сказала Мэри.
Пит стиснул зубы.
— Пиппи?
— Наша собака… наш… неужели ты не помнишь?
— Я помню, — сказал он. — НАША СОБАКА ПРИНЦ.
— Все это пройдет, — сказал психиатр. — Травматическая потеря памяти и всякие фантазии. А если долго не пройдет, я бы усиленно рекомендовал вам прибегнуть к психоанализу: сами вы, пожалуй, не можете восстановить в памяти все, что забыли, но специалист сумеет это сделать…
— Убирайтесь, — сказал Пит.
— … и поможет вам войти в колею. — Психиатр поднялся. — Я еще навещу вас.
— Не надо. — Пит весь напрягся, ему хотелось вскочить с кровати и закричать. — Выйди и ты, Мэри.
— Пит…
— Пойдемте, миссис Инис, — негромко сказал психиатр. У двери он обернулся. — Вам это, верно, не понравится, мистер Инис, но мне, естественно, придется принять меры предосторожности. В вашем состоянии…
— Я понимаю, — сказал Пит. — Я согласен. Приставьте ко мне стражу. Мне все равно. Только хватит с меня разговоров.
Психиатр вышел. Мэри шагнула следом, уткнувшись носом в платочек.
Пит почувствовал, как по щеке у него поползла слеза. Да, глаза полны слез. И тоска нестерпимая. Стало холодно и страшно. Пит скрипнул зубами.
— Не уходи, Мэри, — позвал он.
Несколько минут они молчали, обнявшись. Мэри прильнула к нему, болели сломанные ребра, а он отчаянно прижимал ее к себе: пусть будет еще больнее. Боль по крайней мере настоящая.
Мэри беззвучно плакала — у нее текло из глаз и из носу, она всегда так плакала, когда бывала действительно несчастна, это была не просто женская уловка. Потом она встала и отошла к окну. Шторы были спущены и закрыты наглухо.
— Может, солнышко нас хоть немного развеселит, — сказала она.
Шторы взлетели вверх.
Пит знал, что он в Нью-йоркской больнице. На десятом этаже. В окно он увидел здание Крайслер на Сорок второй улице, а за ним — Эмпайр стейт билдинг, только вместо бесполезной мачты, к которой ни разу не причалил ни один дирижабль, и телевизионной башни доброй старой четвертой программы Эмпайр был увенчан таким же острым шпилем, как Крайслер.
Пит закричал. Все излилось в этом крике. И еще прежде, чем крик оборвался, дверь распахнулась и к нему подскочил рослый санитар. Мэри упала без чувств.
Через два месяца его отпустили домой.
Вначале Пит всячески протестовал, что его держат точно в тюрьме, но ему сказали: «Закон охраны граждан, вы же знаете».
Он не знал такого закона. А ведь он юрист.
Психиатры были искусные. Они старались изо всех сил. Насколько понял Пит, платило им правительство — опять же Закон охраны граждан. Ну и прекрасно.
Они сделали его приемлемым для общества. Показали ему, где и в чем он неправ. Пачками предъявляли ему доказательства: книги, фотографии, фильмы, подлинные документы и обстоятельства его собственной жизни. В его послужном списке числились три должности, которых он никак не мог вспомнить, упоминались и другие любопытные сведения, например его первый брак с некой особой по имени Джун Мейси…
Когда-то он был помолвлен с девушкой по имени Джун Мейсон.
Ему принесли доказательства и долго его убеждали.
И они его убедили. Доказали ему, что мир, в котором он живет, — вовсе не тот, который, как ему казалось, он знал. Доказали, что все это — плод его воображения.
Что вот здесь у него заторможенная реакция, а вот тут ему чудятся несообразные по времени события. Доказали, что на Эмпайр стейт билдинг испокон веков был шпиль; что ООН уладила конфликт в Корее всего через два месяца после того, как начались военные действия; что Прокофьев — любимый композитор Пита — не умер в 1953 году, а жив и поныне, хоть и прихварывает; что телевидение еще не настолько усовершенствовано, чтобы стать выгодным в коммерческом отношении; что Шекспир не написал никакого «Гамлета»…
Пит читал им наизусть отрывки из «Гамлета». Они очень удивились. Они сказали: «Господи, да у вас талант! Вам надо писать!»
Временами ему казалось, что он и впрямь сойдет с ума. Порой он был убежден, что он уже сумасшедший. А порой не сомневался, что все это — просто какой-то дьявольский заговор целого мира против него, Пита Иниса.
Отчаянное самомнение. Для безумца.
Но Пит, конечно, не безумен… Просто такая у него прихоть, которая тешит его самого и несколько беспокоит психиатров на определенном этапе его болезни.
Никакого Шелли никогда не было на свете. А он декламировал Шелли.
Они говорят: Китс.
Пожалуйста, он декламировал Китса.
«Господи, да у вас талант! Вам надо писать!»
И все-таки они ввели его в колею. Зримая и осязаемая реальность говорила сама за себя, убеждала вернее всяких слов.
