Гоар Маркосян-Каспер - Четвертая Беты
Маран пытливо взглянул на него, но ничего не сказал, а молча сел рядом.
Пока Дан лихорадочно прикидывал, стоит ли признаваться, что он подслушал часть разговора, из-за обступавших посыпанную песком дорожку кустов каоры вышла и остановилась перед ними невысокая — Дан только теперь увидел, что рост у нее ниже среднего, тоненькая женщина. В руках у нее было несколько сплошь усыпанных белыми бутончиками веток, наверно, только что отломанных, потому она и отстала, понял Дан и особо отметил тот факт, что Маран собиранием цветов заняться не соизволил, из принципа, что ли…
— Лана, это Дан. Мой друг, — сказал Маран, не двигаясь. — Дан, это Лана.
Дан встал и поклонился, правда, он не знал, следует ли это делать, он обнаружил, что его впервые здесь официально знакомят с женщиной. Наверно, не следует? Маран тоже поднялся и смотрел на него с веселой улыбкой.
— Ну что ж, Дан. Я провожу Лану, а ты иди спать.
— Зачем? — запротестовал Дан. — Не надо, я не хочу спать. И потом, я могу переночевать где-нибудь…
— Иди, иди.
Дан хотел было дождаться Марана, но четырехчасовое пребывание за рулем тяжелой в управлении для избалованного совершенной техникой землянина машины, видимо, выцедило из него все силы, он вымылся и лег, решив ждать лежа, и тут же уснул с ощущением недосказанности.
С тем же ощущением он проснулся утром, сунулся к Марану и, обнаружив того еще в постели, правда, не сибаритствовавшего, а сосредоточенно читавшего какой-то толстый том, выпалил:
— Извини, но я вчера подслушал часть вашего разговора. Стыдно, конечно, но подслушал. Сам не знаю, что на меня нашло. Каюсь.
Маран отложил свой фолиант.
— Какую часть? — поинтересовался он спокойно.
— Боюсь, что немалую.
Маран, неопределенно хмыкнув, снова взялся за книгу.
— А знаешь, она красивая, — неожиданно для себя сказал Дан после долгой паузы.
— Кто? — рассеянно спросил Маран.
— Она, Лана.
— А… Да, пожалуй.
— И это все, что ты можешь сказать?
Маран снова оторвался от книги.
— А что, Дан, у вас на Земле принято широко обсуждать всякие женские достоинства?
— Я не об этом, — оскорбился Дан.
— О чем же?
— Странный ты человек, Маран. Неужели тебе не приятно быть любимым красивой женщиной?
Маран захлопнул тяжелый том и запустил им в стену.
— Ну и дребедень! Ни одного разумного суждения! Наша наука так же страдает галлюцинациями, как и политика… Как ты сказал? Быть. Любимым. Красивой. Женщиной, — раздельно, словно пробуя слова на вкус, проговорил он, повернулся на бок и уставился на Дана. — Спорим, когда ты с подобным самодовольным выражением лица думаешь о любви красивой женщины, в роли этой женщины ты видишь Нику. Так?
— Конечно.
— А ты представь, что тебя любит другая красивая женщина. Посторонняя.
— Но у меня есть Ника. А у тебя ведь никого нет.
— Ну и что?
— Как «ну и что»? Ты человек свободный, почему бы тебе не позволить себя любить?
— Видишь ли, Дан, любовь женщины налагает обязательства.
— Какие обязательства? — удивился Дан. — Разве ты за ней ухаживал? Уговаривал, обольщал?
Маран проницательно взглянул на него.
— Ты так не думаешь.
— Почему?.. Вообще-то верно, не думаю. Но навязывать себя… тоже, знаешь…
— Хочешь, расскажу тебе одну историю? — предложил Маран. — Или тебе надоели наши истории? Нет? Это было в древнейшие времена. На территории Бакнии существовало несколько первобытных государств, и крупнейшее из них — по преданию, именно от его народа пошли бакны, как таковые, исповедовало настоящий культ… мужской силы, что ли? Мужчинам там полагалось иметь массу всяческих типично мужских достоинств, действовал кодекс чести, доблести, прямоты в речах и делах и еще бог весть чего. Позднее, когда сложилось кевзэ… помнишь, я тебе говорил насчет древнебакнианской системы физических упражнений?.. туда вошло это понимание мужского начала, потому-то Изий кевзэ и запретил, его не устраивал кодекс, согласно которому предательство, например, или доносительство считались преступлениями против чести… И вот наряду с прочим… Как бы это? В общем, если какой-либо женщине взбредало в голову полюбить или просто пожелать какого угодно мужчину, тот обязан был удовлетворить ее желание, иначе подвергался публичному осмеянию.
— Оригинально. А если этот мужчина любил другую женщину?
— Это не имело значения. Считалось, что та, другая, ничего не теряет. Как-никак она оставалась при своем праве и на этого мужчину, и на любого другого.
— А как насчет наоборот? Ну если не женщина, а мужчина воспылал…
— Экий ты, право, — засмеялся Маран. — Непременно хочешь и себе урвать кусочек. Нет, «насчет наоборот» ничего не было.
— И что же? Надеюсь, ты не ревностный блюститель старинного обычая?
— Ну ревностный не ревностный, но, в принципе, этот обычай некогда лег в основу взаимоотношений полов в Бакнии.
— Но тогда, выходит, в любви у вас должны объясняться женщины? — Дан был поражен.
— Так и было. Много веков. Но теперь этому перестали придавать значение. У вас, насколько я понимаю, не так?
— Не так. Хотя сейчас не обращают особого внимания на соблюдение старых обычаев, но все же представляется более естественным, когда активную роль берет на себя мужчина.
— Ну вот. Видишь, что получается? Если к тебе подойдет женщина и спросит, свободен ли ты и не составишь ли ей компанию, ты?..
— Мне это не понравится. Собственно, я, может, и пойду с ней… пошел бы — раньше… но мнение о ней у меня сложится не самое лучшее.
— Так. А для меня это в порядке вещей.
— Чертовщина какая-то. Я и не подозревал о подобном положении дел. То есть, они подходят на улице и…
— Это не принято. Обычно знакомства завязываются в общественных местах: на концертах, в галереях, магазинах, барах. Последнее чаще всего. Если женщина хочет показать, что она свободна и ищет партнера, она приходит в какое-нибудь кафе одна или с подругами, без мужчины. Осматривается, если ей кто-то по вкусу, она дает понять… Мужчине остается принять ее предложение или не принять.
— Невысказанное предложение?
— Обычно да. Хотя есть градации. Крайняя степень — это ритуальная формула… может, для твоего уха грубовато, но звучит примерно так: «Я хочу быть твоей. Возьми меня.» Правда, это чрезвычайная редкость, лично я слышал такое раза три-четыре. Как ты понимаешь, в подобном случае отказать уже невозможно.
— Почему?
— Ну нельзя же настолько унижать женщину. Если уж она дошла до этого… Или ты допустил…
— А как можно не допустить?
