Йен Уотсон - Внедрение
Из безграничной грозной равнины вырастали, как грибы, застывшие великаны, балансируя на крепких ногах, лениво размахивая над головами сотнями рук и распуская тысячи пальцев, похожие на легендарных греческих гекатонхейров - сторуких гигантов.
Вне их досягаемости находилась большая часть этого громадного желудка - его туманные смутные глубины были голубого цвета. Они парили перед ним, спрессовывая Соула в крохотное пятнышко, затем раздувая его вновь, пока не начинало казаться, что голова его взорвется, если он будет продолжать думать об этом.
Затем он сделал невозможное.
Он извернулся в страхе в собственных объятиях, на мгновение увидев обоих: себя удерживающего и себя выкручивающегося - увидел Себя, который держал, и Себя, которого держали. Два образа накладывались один на другой. Это двойное видение распалось почти так же скоро, как и появилось, и два его состояния стали изменяться каждое по отдельности перед его встревоженным взором.
Две версии Соула перегоняли одна другую, быстро, точно соревнуясь, набирая темп, вспыхивая перед его глазами, точно кадры кинопленки, и производили сумбурную, головокружительную иллюзию протяженности - но в двух разных местах одновременно.
Вскоре видения опять совместились - и он овладел собой, и боролся сам с собою, не зная, какое из этих состояний - истинное.
Зыбкое двойное видение продолжало колебаться перед ним. Он был Соулом Мужчиной, глядевшим со страхом и подступающей тошнотой в глаза Соула Мальчика. Но глаза эти разрастались в глубокие пруды. Зеркала. Стеклянные блюдца. Он мог разглядеть в них собственное отражение, то есть одновременно видеть себя посредством себя.
В их глубинах неистово раскручивался водоворот, всасывая все в исчезающую точку, которая никогда не исчезала.
Небо он нес, как шляпу. Он знал каждое пятнышко и колечко облаков, едва видимых на голубом. Его пальцы переплетались с ветвями деревьев. Его язык обнаруживал все новые ряды кирпичных зубов в закрытом красном рту проглотившего его дома. Но в то же время он знал, что проглочен пульсирующим полупрозрачным желудком внешнего мира.
Этот мир зыбился, переходя в какое #8209;то новое состояние.
Он распадался, от линий и твердых тел переходил к пуантилистскому [28] хаосу точек. Ярких и темных точек. Голубых, красных, зеленых. Никакие формы не хранили правдоподобия. Никакие расстояния не укладывались в привычные представления о длине. Новые формы использовали эти точки совершенно произвольно, впрыгивая в бытие среди осколков чувственных восприятий - и сражались за место в потоке существования. А затем распадались. И вырастали новые формы.
Новое существо боролось за то, чтобы построить себя вне потока информации, захлестнувшего его. Но все разумные границы растворялись.
Мир навалился на него, чтобы кристаллизироваться в его сознании.
Где было третье измерение, что еще сохраняло реальность? Этот мир, теперь казавшийся двухмерным, плотно давил на его глаза, и уши, и нос, подобно мембране, битком набитый материей, как сердцевина коллапсировавшей звезды.
Давление в его голове сделало насущной необходимостью проложить путь сквозь эту мембрану - чтобы вернуть вещам трехмерность и поглотить чрезмерный избыток данных.
И все же Соул инстинктивно опасался, что мир, который он видел, уже был трехмерным, что его двухмерность была иллюзией. Опасался, что произведет какое #8209;то насилие над этим миром, какому нет места в любой реальности.
Он как будто смотрел кино. Но с каждой новой сценой прежние кадры отказывались уходить с экрана. Он должен был найти выход из этих бесчисленных вариантов Этой #8209;Реалъности. Выкинуть их из головы.
Мужчина держал Мальчика. И он с безотчетным ужасом понимал, что эти мысли и эмоции принадлежали по преимуществу Видье и относились к нему, мальчику, - а между тем ими был захвачен сам Соул.
Действительность - это концентрационный лагерь, куда помещены концепты - для выживания в хаотической вселенной. Бескрайние ряды бараков, разделенных на блоки проволокой под напряжением, которую бороздят прожектора Внимания, выхватывая поочередно из темноты то одну, то другую группу бараков.
Мысли, словно заключенные концлагеря - причем заключенные в целях их же собственной безопасности - снуют и маршируют и трудятся в плоской двухмерной зоне, срезаемые лучами лазеров безумия и иррациональности в случае попытки к бегству.
Концентрационный лагерь Видьи лопался по швам. Ограждения падали под давлением напиравших тел. Внешние линии ограждений - границы, за которыми лежало невыразимое словами, - тоже с треском разлетелись. И все это было не к добру, поскольку концлагерь - единственная форма выживания видов.
Мысли Видьи выхлестывали - в ум Соула и в этот беспредельный хаос за границами мышления, «где нам слова не дано», уволакивая его за собою.
Соул все больше осознавал приближение плоского призрака, который, жестикулируя, надвигался на него.
Голос с французским акцентом вопил:
- Ради бога, отойди от него, Крис! Мальчик сошел с ума. Он может заразить тебя своим безумием. По телефону передали, это называется проективная эмпатия. Это безумие. Сейчас приедет «скорая». Положи его и отойди…
Плоский силуэт призрака из точек втянул вторую призрачную фигуру обратно в кирпичнозубый рот, который хотел проглотить его. Но он был вне границ, высоко паря.
- Крис, посмотри правде в глаза! Боже, ты создал монстра почище шемахойского зверя!
Мир настойчиво расцветал вокруг миллионами бит информации.
Мир был готов к имбеддингу - к внедрению. Величайший был готов внедриться в Нижайшего. Он неистово искал смежных измерений существования, которые могли бы принять эту воду, перехлестнувшую из разбитой плотины цивилизованного мышления. И все же давление могло вылиться лишь в привычные рамки измерений, какими мозг мог воспринять их. Страх близкой развязки нарастал - паника, подобно имбеддингу, свивалась внутри Соула кольцами.
- Пойдем отсюда, Крис. Мальчика надо обездвижить и успокоить. Его сейчас заберут на операцию. Они должны парализовать его мозг, иначе ему уже не поможет ничто и никто. Положи его в машину и закрой дверь.
«Но ведь Видья - дитя моего ума. Как я могу оставить свой ум?»
У Соула #8209;Видьи не было способа оставить себя в покое.
Вся сенсорная информация, касающаяся ситуации, потекла иным путем. Внутрь. Впадая в водоворот, занимающий умственное пространство, но не вытесняя то, что уже втекло в него.
- Пожалуйста, отойдем, - упрашивала Айлин. - Оставь его.
Оставить Видью? Оставить себя?
Конечности Видьи сотрясались в механическом танце, меж тем как Соул все крепче сжимал его в руках, и любил его, и агонизировал вместе с ним…
