Юрий Невский - Космонавты Гитлера. У почтальонов долгая память
И вдруг ученый смеется. Зловеще смеется. Мороз по коже дерет.
…Сколько таблеток? – строго спросил Заболотов замершего сотрудника. От дыхания дьявола из глаз-ущелий – черных, доходящих до самой преисподней – внутри у него все заледенело.
– Четыре… таблетки… – завороженно ответил сотрудник, едва разомкнув пересохшие губы.
– А теперь сколько? – Заболотов добавил к четырем еще четыре. Восемь таблеток. Шестнадцать. Тридцать две.
Ученый распрямил свое согбенное и казавшееся безвольным тело. Встал и, подхватив со стола подставку для карандашей, пошел к окну. Сотрудник, онемев, откинувшись в своем кресле, наблюдал за ним. Это было что-то такое, что никак не входило в служебные инструкции, предписания и приказы, отданные ему, молодому, но перспективному, руководством специального отдела.
Но наконец стряхнул с себя оцепенение, вскочил, бросился к странному нелепому человеку в кургузом пиджачке и пузырящихся на коленях брюках, резко отдернувшему шторы, повернувшему отражение в плоскости окна.
Назад! сидеть! на место! Лопатин, сюда! – выкрикнул сотрудник.
Искрящийся фирн ослепил глаза.
Во все окно, склонившись и заглянув в кабинет, возникло бородатое лицо – и это лицо было красным, напряженным. Но наваждение длилось только секунду. В окне отразилась фигура ученого с резким взмахом руки, описавшей сверкающий полукруг. Карандаши разлетелись черными стрелами. Стеклянное крошево брызнуло от головы бросившегося на Заболотова сотрудника. Бросок его был остановлен, его как подрубили, он рухнул на колени. Ученый влез на подоконник.
ты знаешь ЧТО я закричал из последних сил
там в глубине горы
мертвые видят все
они видят корневое сплетение трав, белое нитевидное облако грибниц, опавший ковер листьев, фантики от конфет; ведь то, что над ними, – это линза, увеличительное стекло; и чьи-то подошвы или босые ступни, мир снизу, пролетающих птиц, облака, кружащиеся звезды, падающие снежинки, донышко водочной рюмки с черной макушкой поминального хлеба; пару сигарет, хрупкие зеленоватые стебли принесенных цветов
черную торопливую цепочку следов собаки-проводника
из пустой синевы распахнутого окна дохнуло ледяным порывом.
Отирая залитое кровью лицо, сотрудник поднялся, сделал несколько шагов, хватаясь за зеленые ускользающие потоки штор, опутавших его. Свесился в пустоту, перегнувшись через карниз.
Распластанная на асфальте фигурка…
Отсюда, сверху, она смотрелась как странный вопросительный знак. К ней уже кто-то бежал.
М-да… только и мог сказать Феликс Альбертович. – Интересное радио получается! В задумчивости взял карандаш, машинально и строго постучал им в какой-то точке расстеленного на столе плана, будто именно там находится некое сосредоточие загадок: – Не нравится мне эта тема с любителями звукозаписи. Там магнитофон, здесь магнитофон…
– Командир, что-то я не понял… – Гоша перевел на него встревоженный взгляд.
– Да что не понять! Наше последнее заседание, нашей «инициативной группы» у меня в кабинете, все записано от начала до конца! И распечатка есть. Где есть? Для тебя, Гоша, скажем так, в «компетентных органах», устроит? А знаю я об этом, потому что… Я ведь пытался тебе объяснить: есть такой информационный вирус. Но он не только внедряется в систему и разрушает ее, а может сидеть, где ему нужно, и все, что вокруг происходит, на ус наматывать, понял?
Феликс Альбертович машинально подкрутил свои пышные усы, но тут же отдернул руку, вспомнив, что на себе показывать не к добру.
– Однако вопрос: кому это понадобилось? Какой мы интерес представляем? Нет бы ловить по городу настоящих террористов – так они нашим «клубом по интересам» занимаются! Ну, скупаем мы определенные книги. А если скупим десять тысяч кассет с порнухой? Вон, все переходы завалены. И гусеничный трактор возьмем в аренду, и передавим всю эту дрянь?! – разойдясь не на шутку, директор все больше возвышал голос.
Гоша невольно отстранился от него:
– Командир, да что кричать-то? или вы это нарочно? на прослушку? думаете, и здесь стоит? – он был обеспокоен и быстрым ищущим взглядом окинул мастерскую. – А про эту запись… что кто-то вас в кабинете подслушивал, вы точно знаете?
– Точнее некуда!
– Вот оно, я так и подумал! – воскликнул рабочий школы в возбуждении. – Эта зараза оттуда идет! Из библиотеки! Из этого склада с книгами!
– Из библиотеки?! Что за бред ты несешь?
– Обижаешь, командир. Я открыл дверь в библиотеку, захожу, а там – моя лесенка! Стремяночка. Она древняя, разболталась, но мне привычная, в любое место затащить можно. Сколько времени прошло, я ее потерял. Да это Труд, когда внизу, в подвале все расчищали, он приказал ее выбросить. А сам не признается! Я все обыскал. Прихожу, а она там стоит. И приставлена так… чтобы дотянуться до вентиляционного короба, а он ведь в ваш кабинет идет. Жестяной, через него все слышно. И крышечка есть, а она сдвинута, приоткрыта была. Я сразу заподозрил неладное!
– Во-первых, как ты дверь открыл? Талдычишь, ключа нет, он только у экспедитора, который книги привозит! Но ты открыл?! Зачем тебе понадобилось?
– Да, ключа нет, он у экспедитора, точно. И поймать этого книжника никак невозможно. А уж что он там привозит, мы и не знаем. Но дверь открыл. У меня тысяча ключей накопилась за это время; подобрал подходящий, подточил. Мы в библиотеку давно еще, ремонт в вестибюле был, занесли «Золотую книгу выпускников». Где медалисты все записаны. Фотографии там их, адреса.
– Что это… Гоша… – от волнения Феликс Альбертович то и дело отирал взмокшую лысину платком. – Зачем тебе «Золотая книга выпускников»? По порядку, толком, можешь объяснить?!
– Э-э… зачем… – Гоша, в состоянии крайнего волнения, не знал, куда себя девать. – Ну, я… как бы… письма написал. И отправил. Двадцать штук. За сто часов. Это, мол, связь между прошлым и будущим, так сказано. И за четыре дня должно счастье привалить. Там, в бункере, не только магнитофон, а еще стол из ящиков сколочен, – рабочий школы перешел на шепот. – И на нем листок лежал
письмо
само-то письмо находится в Гавре (Голландия), и оно обошло четыреста сорок четыре раза вокруг света. Вот и крестьянка Хрулева получила его, и через четыре дня нашла клад в огороде, и вышла замуж за князя Голицына, и ее дочь, миллионерша, живет в Америке. И Тухачевскому было такое письмо, и К.Дойлу, и Хрущеву. В общем, должна произойти неожиданность, даже если не веришь в чудеса параллельных миров. А Пугачева отправила, через четыре дня – ей столько-то миллионов. Я и решил написать, а кому? Где у меня двадцать адресов? Вспомнил про эту книгу медалистов. Там и фамилии есть, и они сами, выпускники, когда у них встреча бывает, записывают пожелания или воспоминания, адреса оставляют. Я пошел эту книгу искать, помню, она в библиотеке должна быть. Повозился, в общем, открыл – и ого! – моя стремяночка! Но кто ее так ловко, нарочно там поставил? Я заглянул, где крышечка открывается, фонариком посветил. Пылью все запорошено, но в том месте как раз стерто. Кому-то надо было туда, чтобы что-то положить, руку засунуть.
