Айзек Азимов - Позитронный человек (сборник)
Всеобщий хохот сотряс стены суда. Судья стучал молотком и кричал, но едва ли кто-нибудь слышал его в эти минуты. Но постепенно его слова пробились до слуха присутствующих сквозь весь этот гам. Дело было закрыто, вердикт, само собой разумеется, был в пользу истца. Мистер Роджер Хеннесси, которого суд признал человеком вне всяких сомнений, получил свои гонорары за услуги, проценты и дополнительную компенсацию.
«Файнголд энд Чарни» подала апелляцию.
Дело более тщательно обсуждалось в апелляционном суде: были привлечены эксперты для выработки определения понятия «человек». Проблема рассматривалась всесторонне — и с точки зрения науки, и религии, и философии, и семантики.
В результате вердикт в пользу Хеннесси был утвержден.
«Файнголд энд Чарни» снова подала апелляционную жалобу.
Она вела борьбу искусно и цепко, проигрывая процесс за процессом, но таким образом каждый раз расширяя рамки дела от первоначального «Должна ли фирма платить Хеннесси?» до окончательного «Что есть человек?» И на каждом уровне она добивалась все более обстоятельного решения.
На это ушло несколько лет и миллионы долларов. Наконец дело было передано во Всемирный суд.
Он утвердил первоначальное постановление суда по делу Хеннесси и подтвердил все решения судов, касающиеся статуса человека для тех, кому были имплантированы роботопротезы. Всемирный суд объявил, что статус человека абсолютно, беспрекословно определяется мозгом. Использование вспомо-
гательных приспособлений для поддержания жизни мозга ни в коем случае не должно рассматриваться как аннулирование основных и непреложных человеческих свойств этого мозга. Суд определил, что наличие в человеческом организме роботопротезов не дает оснований считать этого человека роботом.
С вынесением окончательного решения Саймон Де Лонг мог праздновать победу, потерпев все свои «поражения». По этому поводу Эндрю тоже приехал в офис.
— Итак, Эндрю, все разрешилось к нашему полному удовольствию. Мы достигли решения двух главных проблем, которые ставили перед собой. Во-первых, нам удалось внести в закон пункт, по которому статус человека не зависит от количества имплантированных в его организм протезов. Во-вторых, мы сформировали общественное мнение таким образом, что теперь многие выступают за широкое и свободное толкование понятия «человек», так как не существует человека, которому не улыбалась бы перспектива продления жизни с помощью расширенного производства и использования самых разнообразных протезов.
— А как вы считаете, теперь Законодательное собрание даст мне статус человека? — спросил Эндрю.
Де Лонг выглядел несколько смущенным.
— Возможно. А возможно, и нет.
— И это все, что вы можете мне сказать после стольких лет судебных баталий?
— Я хотел бы быть таким оптимистом, каким вы хотите видеть меня, — сказал Де Лонг. — Но настоящая битва еще впереди. Всемирный суд назвал единственный критерий статуса человека.
— Разум.
— Мозг, Эндрю. Именно мозг назвал суд, не разум. Разум — это вещь абстрактная, а мозг — это один из органов человека. Мозг человека имеет клеточное, органическое строение, в то время как у роботов он — платиноиридиевый, позитронный, если он у них вообще есть, и у вас именно позитронный мозг... Нет, Эндрю, не смотрите на меня так. Я понимаю, о чем вы думаете. Но меня заверили, что человечество не располагает знаниями того, как можно продублировать функции органического мозга в искусственно созданной конструкции, по сути своей достаточно близкой к клеточной структуре, чтобы подпадать под данное судебное определение. Ведь даже вы не смогли этого сделать.
— Тогда что мы сейчас должны предпринять?
— Предпринять попытку, конечно же. Член Собрания Ли Синг будет на нашей стороне, и появляются все новые конгрессмены, готовые поддержать нас. Всемирный Координатор несомненно поддержит любое решение большинства Законодательного собрания.
— А за нас большинство?
— Нет, — сказал Де Лонг. — Далеко не большинство. Но оно появилось бы, если бы при открытом обсуждении статуса человека общество распространило бы его на вас. На это мало надежды, я понимаю. Но ведь это вы тот человек, который дал им протезы, от которых теперь зависит сама их жизнь.
Эндрю улыбнулся:
— Вы сказали «человек», не правда ли?
— Да, я сказал именно так. А разве не за это мы бьемся, Эндрю?
— Конечно.
— Так нам надо привыкать и в мыслях называть вас так. И проводить эту идею вширь и вглубь, пока каждый не убедится в ее правомерности. Это будет нелегко, Эндрю. До сих пор нам ничто легко не давалось, и неоткуда взяться уверенности, что все изменится к лучшему. Перевес далеко не в нашу пользу, предупреждаю вас. Но если вы сами не откажетесь от борьбы, мы готовы продолжить игру.
— Я не собираюсь сдаваться, — сказал Эндрю.
Глава 21
Конгрессмен Ли Синг сильно постарела с тех пор, как
Эндрю впервые встретил ее. Она больше не носила кокетливое одеяние из сверкающего прозрачного пластика. Теперь на ней было скромное, прямого покроя платье. В ее когда-то блестящих черных волосах появилась седина, и прическа стала гораздо короче.
А Эндрю, естественно, ничуть не изменился. Ни морщинки не было у него на лице; его мягкие, прекрасные волосы оставались каштановыми. И насколько возможно, он был верен в пределах разумного тому свободному стилю, который преобладал еще в те времена, когда он сто лет тому назад, первый раз, примерил на себя одежду.
Кончался очередной год. Пронзительные холодные ветры продували каньоны древних кварталов Нью-Йорка, и мягкие хлопья снега порхали в воздухе над гигантской блестящей башней, в которой размещалось Законодательное собрание. Сезон словесных баталий в Собрании закончился.
Но для Эндрю борьба никогда не кончалась. Споры все шли и шли. Разгневанные, сбитые с толку законодатели пытались всесторонне рассмотреть проблему, а избиратели, неспособные подвести философскую базу под свои позиции, оказались во власти эмоций — изначального страха, сомнений и глубоко укоренившихся предубеждений...
Конгрессмен Ли Синг забрала свой проект закона, внесла в него поправки с учетом замечаний упрямой оппозиции, но она еще не внесла его на повторное рассмотрение Законодательного собрания.
— Как вы считаете, — спросил Эндрю, — на следующей сессии вы предложите свой проект?
— А как бы вы хотели?
— Вы знаете, чего я хочу.
Ли Синг устало кивнула в ответ:
— Я говорила вам как-то, Эндрю, что ваше дело — это фактически не мое дело и что я могу бросить его, если оно будет грозить моей карьере. И представьте себе, оно грозит моей карьере, а я до сих пор не оставила вас.
