Тэд Уильямс - Город золотых теней
— Ты не уйдешь, пока не поведаешь мне своего истинного имени. — Каждое слово обладало почти физической силой, как удар молота. — Вы пришли туда, где вам не место. Ты знаешь, что вас поймали. Вам будет намного легче, если вы не станете сопротивляться.
Мощь тяжелого голоса и змеиное струение черных рук на фоне огня завораживали. Рени ощутила почти подавляющее желание сдаться, выболтать всю историю своего обмана. Почему бы не сказать, кто она? В конце концов, это они преступники. Они причинили вред ее брату, и один Бог знает, скольким еще детям. Зачем ей скрывать свое имя? Почему не выкрикнуть все, что она о них узнала?..
Стены обволакивали ее. Алый свет полыхал на дне глубокого колодца.
«Нет. Это гипноз. Они пытаются сломить меня. Я должна бороться. Ради Стивена. Ради Ксаббу».
— Скажи мне, — требовала Колин.
Сим Рени все еще отказывался повиноваться. Руки-змеи извивались все торопливей, превращая подземный огонь в стробоскопическое мерцание.
«Я должна закрыть глаза». Но и в этом ей было отказано. Рени пыталась не думать о тени перед собой, о требовательном голосе. Почему она не может даже моргнуть? Это ведь только симуляция. Она не может физически повлиять на Рени. Должно быть, гипноз высокой интенсивности. Но к чему все это? Почему «Колин»? Дева [17]? Девственница, как Дельфийская пифия? К чему столько усилия, чтобы пугать прохожих? Так можно разве что на ребенка страху нагнать…
Восемь рук. Ожерелье из черепов. Рени выросла в Дурбане, городе с многочисленной индуистской диаспорой; теперь она поняла, что изображала тень перед ней. Но жители других мест могли и не понять имени этого оракула, особенно дети. Шлагбаум и его друзья вряд ли слыхали о Кали, индуистской богине смерти, и переиначили имя на свой лад.
Шлагбаум, Асфальт… да они не взрослые, внезапно осознала Рени, они дети или изображающие детей марионетки. Потому они и казались ей такими странными. В этом жутком логове дети ловили детей.
«Тогда эта тварь думает, что я тоже ребенок! Как и Стримбелло!» Ложную личину они распознали, но решили, что Рени — девчонка, пробравшаяся в клуб в облике взрослого. Но если это так, то Шлагбаум и его дружки привели ее в место, искалечившее Стивена и еще сотни детей.
Ксаббу стоял на коленях, беспомощно глядя в огонь. Он тоже был пойман — быть может, еще раньше, до того, как она нашла его, и зашел так же далеко, как Стивен. Он не мог выйти.
Но Рени могла. Во всяком случае, пару минут назад.
На секунду она прекратила сопротивляться невидимым цепям. Почуяв легкую добычу, черная тень Кали выросла, заполнив собой все поле зрения. Лицо за вуалью склонилось к Рени. Плащ развевался, как капюшон кобры. Полыхали огни. Предупреждения, приказы, угрозы обрушивались на Рени, сливаясь в рваный гул, такой громкий, что дрожали наушники.
— Выход.
Не произошло ничего. Сим Рени по-прежнему невольным паломником склонялся у ног Кали. Но это же бессмыслица — ее система получила кодовое слово и настроена на ее голос. Почему она не сработала?
Рени глядела в водоворот алого огня, пытаясь сосредоточиться, несмотря на нескончаемый гром, подавить панику и подумать. Любая голосовая команда должна восприниматься ее терминалом в политехе… если только в этом клубе не нашли способа заглушить ее голос так же, как заморозили сим. Но если они способны на такое, зачем было тащить ее в эту пещеру, когда Стримбелло мог с тем же успехом обездвижить ее в Желтой зале? К чему этот цирк с конями? Значит, им необходимо было привести ее именно сюда, подставить под этот барраж света и звука. Гипноз, без сомнения. Высокоскоростная стробоскопия и звуковые обертоны воздействуют прямо на нервную систему, прерывая связь между мыслительными процессами и мышечными реакциями.
Возможно, она вообще не сказала ничего — ей только показалось.
— Выход! — взвизгнула она.
Снова никакого эффекта. Трудно было сосредоточиться, ощутить реальное тело, когда в глаза бьет ослепительный, неровно мерцающий свет, а в уши — болезненный гул миллиона ос. Нападающий целил в скорлупу ее концентрации, только и защищавшую Рени от падения в пустоту. Но долго ей не продержаться.
«Кнопка мертвеца», — всплыло в памяти, взбаламученной Мальстремом. У любой системы есть «кнопка мертвеца». Которая выбрасывает тебя с линии, если начнутся проблемы со здоровьем — инфаркт там или инсульт. В политехе должна быть такая же. Господи, какой грохот. Мысли скользкие, как золотые рыбки. Сердцебиение? Может, «кнопка» — это ЭКГ-монитор в упряжи?
Придется поставить на это — другого случая у нее не будет. Ей придется довести свой пульс до опасного предела.
Рени отпустила долго сдерживаемый страх. Это было несложно — даже если ее догадка верна, шанс на то, что план сработает, невелик. Скорее всего, она сорвется и будет бесконечно скользить по туннелю во тьме, как до нее Стивен, во тьме, неотличимой от смертной.
Она не ощущала своего физического тела, безвольно висевшего, без сомнения, рядом с телом Ксаббу в упряжной. От нее остались только глаза и уши, безмерно измученные ревущим смерчем огня — Кали.
Без выхода, без сдерживающих факторов отчаяние бежало в ее жилах, как неслышный высоковольтный разряд. Но этого было мало. Рени представила себе, как колотится ее сердце. Позволив страху заполнить себя, она рисовала мысленную картину, как все быстрее сокращаются мышцы, пытаясь справиться с нагрузкой, которой не могла предусмотреть эволюция.
«Безнадежно, — говорила она себе, представляя, как трепыхается, торопится сердце. — Я умру здесь или навечно останусь в этом безумии». Ком темного миокарда — как скрытная тварь, устрица, вырванная из раковины, отчаянно пытается выжить, качает кровь, напрягается, сбивается с ритма и мешает само себе.
Волны холода и жара прокатывались по ее телу, отравляющий страх, иглы животного ужаса.
Бег, сражение, поражение.
«Я потеряюсь, как Стивен, как Ксаббу. Скоро меня отволокут в госпиталь и запакуют в кислородный саван, как дохлую тушку».
Перед глазами начали мелькать картины, затмевая крутящийся калейдоскоп, — Стивен, серый, лишенный разума, потерянный, блуждающий где-то в безбрежной пустоте.
«Я умираю».
Мать, кричащая в агонии, застрявшая на верхнем этаже магазина, когда пожар жадно глодал лестницы, знающая, что никогда больше не увидит детей.
«Я умираю, умираю».
Смерть, разрушитель, великое Ничто, морозный кулак, что хватает тебя, и давит, и растирает в пыль, плывущую в межзвездной пустоте.
Сердце стучало, работая на износ, как перегруженный мотор.
«Умираю умираю умираю уми…»
