Вадим Бабенко - Семмант
Один раз она долго ждала под дверью и добилась-таки, чтобы я ей открыл. То был очень трудный день. Я депрессировал, понимая, что Адель не исправить и историю не спасти. Воля моя была подавлена, и Лидия умело воспользовалась этим. Она бросила на меня один лишь взгляд и стала лезть ко мне прямо в коридоре.
«У тебя затравленный вид, будто за тобой погоня. Хочешь, убежим вместе – я могу быть твоей сообщницей. Или могу быть случайной встречной. Продавщицей, официанткой, дорожной девкой…»
Она облизала меня всего, повизгивая от желания, кончила три раза, помогая себе рукой. Заставила кончить и меня – прямо себе в рот. Ха-ха-ха, – засмеялась хрипло, видя мою растерянность, – надо же, как легко ты сдаешься! Чего стоят тогда все твои неумелые сказки?
Уходи, – сказал я ей, и она ушла. Ушла победительницей, с гордо поднятой головой. Но эта победа была для нее последней. Я больше не скрывал от себя: она мне просто-напросто отвратна.
Разговоры закончились – я теперь отделывался коротким сухим «Я занят!» Ее электронные письма тоже оставались без ответа. Сначала она злилась, потом недоумевала, а затем вдруг стала просить, унижаться. Ей хотелось, чтобы ее пожалели, в этом она видела способ меня вернуть. Я отмалчивался, а она становилась все настойчивей, истеричней. Писала подробно и со вкусом про свои переживания и слезы.
Мне казалось даже, что это ее заводит, что она возбуждается на свои страдания, как на фетиш. Все, что было между нами когда-то, обесценилось, обратилось фарсом. И к тому же, ее слова и вся она, в рыданиях и соплях, казались мне неестественными как никогда раньше. Я ей не верил – за жалобами и стенаниями мне виделся жесткий план. Она сражалась за свою собственность, собрав все ресурсы, которые имела.
Я даже писал Семманту – по-моему, мол, мне в пору стать женоненавистником, навсегда. Признавался – я изумляюсь сам себе! И впрямь, вспоминая наш роман, я недоумевал, как во мне жили хоть какие-то чувства к этому жалкому существу. Я искал в себе их отзвук, но слышал не мелодию, а скрип и скрежет. Вся женская суть предстала передо мной по-другому. Я будто открыл для себя ее темную неблаговидную часть и вновь, в который уже раз, понял, что плохо знаю женщин.
Как бы мне хотелось, чтобы Лидия бросила меня сама! Чтобы она прониклась ко мне презрением, посчитала бы, что я ее недостоин. Но нет, достоинства, свои и чужие, были ей теперь не важны. В битве за собственность она была готова на все.
Потом мне в голову пришла спасительная мысль – точней, Лидия сама меня на нее натолкнула. Почему, – удивлялась она, – мы с тобой не видимся больше? Почему не спим вместе – ведь, что ни говори, тебе нужно иметь с кем-то секс. У тебя что, кто-то завелся? Быть может, в этом все дело?
Вот оно, подумал я, как здраво! Вот он, выход, подумал я и написал ей – да!
Кто же, кто же? – не отставала Лидия, и я, лишь чуть поразмыслив, выбрал самое правдоподобное и простое. Я выдумал связь со служанкой, Еленой Марией Гомес, убиравшей мое жилье два раза в неделю. И это сработало – как мощный заряд пластита.
К моему удивлению, Лидия не успокоилась – отнюдь. Получив мое письмо, она пришла в ярость. Теперь для нее все стало на свои места. «Другая женщина» – это так легко представить, это так ясно, так все объясняет…
Твоя Елена – реальная блядь! – орала она мне в автоответчик. – Теперь ты списываешь Адель с нее? Но у нее не белая, а оливковая кожа! Для тебя нет разницы, ты животное. Ты просто бесчувственная, похотливая скотина!
Она будто освободилась от пут, сбросила с себя все, что сковывало, мешало, перестала думать о роботе, что был ей чужд. Абстракции убрались с дороги, не смущали и не сдерживали порывы. Теперь ее письма несли в себе страшные заряды злобы. За ними маячил раздвоенный змеиный язык, жало тарантула, с которого сочились прозрачные капли. Она обещала сжить меня со света, уничтожить, посадить в тюрьму. Я конечно не верил ей – и зря. Нет существа ядовитее брошенной женщины, которая хочет отплатить сполна.
Наш разрушенный мир населили новые тени. Немощный призрак был изгнан с позором, а ему на смену явился демон – демон ненависти, полный сил. Его арсенал был богат на зависть, и вскоре я узнал, что Лидия пишет не только мне. Все знакомые, друзья, подруги оказались втянуты в ее войну. Она выбрала себе оружие – дикую, чудовищную клевету – и разила им без оглядки. Прежняя ее растерянность переросла в решимость; готовность унижаться – в ярость мщения. Ее злость переменила форму – из сознательной и логичной превратилась в иррациональное нечто, в плод абсурдной, искривленной реальности, видимой только ей, Лидии Алварес Алварес.
Она будто смотрела на вещи сквозь особую уродливую призму. Все, что попадало в ее ракурс, превращалось в поток нечистот. И при этом, она сама искренне верила в свои небылицы. Клевета была для нее новой правдой, Лидия не сомневалась в ее чистоте. От этого, ее слова обретали невероятную силу. Силу убеждения – те, кто слушал, видели перед собой отнюдь не лживую тварь. Женщина, убежденная в правоте – им казалось, так нельзя притвориться. И ей верили – почти сразу. В то время как я, оправдываясь, никак не мог принять все всерьез. И потому выглядел куда менее убедительно.
Лидия извергала из себя ненависть, как блевотину, как черную кровь. Мне казалось даже, наша битва – это обряд, языческий ритуал. Словно так нужно – принося жертвы – для очищения всего мира. Кто они, хмурые боги, избравшие для этого нас двоих? Ее – в качестве медиума, проводника темной силы. Меня – как мишень, нейтрализатора, поглотителя. При желании можно было бы возгордиться, но я не гордился, я чувствовал себя скверно. Тонул в негативе, судорожно хватая воздух, и думал – это не кончится никогда.
Лидии удалось убедить многих в совершенно несусветных вещах. Будто бы я, из ревности, унижал ее и запугивал, вымогал у нее деньги, украл драгоценности из сейфа. Бил – умело, не оставляя следов. Склонял раз за разом к извращенному сексу. Пытал бессонницей, привязывал к батарее. Обещал расправиться, если она обратится в полицию и все расскажет… Ее друзья звонили мне, угрожали в ответ. Предлагали прийти с повинной, проклинали, стыдили. Я издергался, воюя против всего мира, а Лидия не успокаивалась, ей все было мало. Она упивалась отчаянием и злостью, а ликующий демон раздувался от спеси, как облако, пронизанное линиями силового поля. Это были силы разрушения, деструкции – Лидия оказалась деструктивным гением. Жизнь ее обрела наконец смысл, будто все до этого – поклонники, удовольствия – было бесцельно и ничтожно. За этот смысл она цеплялась с невиданной силой, хоть при этом от нее самой почти ничего не осталось. Лишь оболочка, истертая до предела.
