Максим Фрай - Энциклопедия мифов (Том 2)
Мы расстаемся вполне довольные друг другом.
Глава 99
У Блей У Нонгбух Нонгтхау
Создатель мира и эти люди посещали землю по особой тропе.
- Ишь ты, как все непросто, - ворчу, ретируясь из ванной. - И что ж мне теперь, чучелом ходить?
Подбородок и левая щека в идеальном состоянии, а вот выбрить правую мне не дали. Вид тот еще, конечно. Красота - страшная сила.
Несколько минут трачу на то, чтобы убедиться: пластиковый электрический чайник, керамические кружки, стеклянные стаканы, тефлоновые сковороды и медные джезвы при всех своих достоинствах не способны явить на поверхности мало-мальски пристойное отражение моего недобритого лика. Обшарив шкафы, нахожу таки коробку с елочными игрушками. Выбираю самый большой шар. А что, сойдет, пожалуй.
Пристраиваю неустойчивую стекляшку на кухонном столе. Кое-как привожу рожу к равновесию, косясь на собственное одутловатое, кривоносое отражение.
Зато этот урод не рвется со мною общаться. Очевидно, мой неугомонный двойник предпочитает ровные поверхности. Что ж, надо будет иметь в виду. Пригодится.
Добрившись, вдруг понимаю, что чертовски устал. Человек я там, или монстр какой - отдельный вопрос, но целый день за рулем кого угодно до цугундера доведет. По счастию, мне не нужно выбирать одно из двух: сон, или неспешная прогулка по вечерней Москве с ужином в финале. Я могу убить столько зайцев, сколько понадобится. Например, уснуть и увидеть во сне, что отправился гулять. Такой вариант меня вполне устраивает.
Повинуясь новому, но, кажется, безошибочному инстинкту, подсказывающему мне, неведомой зверушке, множество полезных вещей (в том числе, как выбрать хорошее место для сна), устраиваюсь прямо на полу в гостиной, лицом к распахнутому окну. Закрываю глаза.
И мне действительно снится, что я встаю, одеваюсь и выхожу из дома.
Глава 100
У Дай Юаньшуай
Однажды, во время послеобеденного сна <...> шутники нарисовали у него на лбу краба, за уши ему воткнули две ивовые ветки...
К чудесам я, кажется, уже привык. Ничему не удивляюсь, ничего не боюсь; впрочем, экзальтации тоже не испытываю. Искренне полагаю прогулку во сне будничным, обыденным событием. Ну, хорошо хоть батон и пакет кефира купить не планирую...
Поэтому, пересчитывая ступеньки, думаю лишь об одном: славно все-таки, что мне удалось побриться. Я практически уверен, что в противном случае сновидение мое было бы испоганено переживаниями по поводу собственного неряшливого облика.
Не знаю уж, кто меня там придумал и зачем, но начинаю понимать, что замышлялся скорее как комический персонаж, тайная жертва на алтарь Аристофана. Слишком уж много очевидных нелепостей содержит заложенная в меня программа.
Шутники, блин...
Глава 101
Уицилопочтли
Уицилопочтли обещал ацтекам, что приведет их в благословенное место...
Выхожу из подъезда и почти сразу понимаю, что попал в какую-то не ту Москву. Несбывшейся Москвой назвали бы ее, вероятно, мои потусторонние приятели и приятельницы. Или тенью Москвы, ее темной, - вовсе не обязательно зловещей, но тайной, скрытой от подслеповатых человечьих глаз, стороной.
И вот ведь так, сразу и не объяснишь, в чем, собственно, состоит разница.
На первый взгляд, вокруг именно Москва. Кто скажет, что это Житомир, пусть бросит в меня столько камней, сколько припрятал за пазухой. Зато на второй, третий, четвертый и пятый взгляды...
Тут все немного не так, вот в чем дело. Причинно-следственные связи то ли вовсе не работают, то ли существуют по каким-то иным, неизвестным мне законам: скажем, под ярким фонарем вовсе не обязательно должно быть светло, тьма на этом участке может оказаться даже более густой, чем на противоположной стороне улицы, где не то что фонарей - окон освещенных, и тех нет. Воздух здесь имеет некий особый цвет; когда дует ветер, краски сгущаются и, кажется, даже меняют оттенок в зависимости от его направления. Да и с плотностью атмосферы творятся странные вещи: на некоторых участках пространства я ощущаю сопротивление среды, почти столь же сильное, как если бы я шел по горло в воде; зато встречаются и такие места, где меня словно бы тянут вперед, толкают в спину, так что можно вовсе не двигаться, а лишь расслабиться, покориться этой настойчивой, ласковой силе, и пулей лететь в предопределенном, но и желанном направлении. Я не слышу звука собственных шагов, зато подошвы моих туфель оставляют яркие фосфоресцирующие следы на асфальтовой тверди. А когда я останавливаюсь, полы моей куртки продолжают развеваться, словно бы я по-прежнему торопливо шагаю вперед.
Силуэты домов кажутся зыбкими, незавершенными, скорее эскизами, чем конечным результатом тяжкого человеческого труда - не потому, конечно, что им недостает крыш, или, скажем, оконных стекол, с этим-то как раз все в порядке, хоть сейчас приемную комиссию созывай... Автомобили бесшумно движутся по мостовой; с ними, вроде бы, тоже что-то не так. Я некоторое время наблюдаю за перемещениями городского транспорта, и понемногу прихожу к выводу, что здесь машины используются в качестве движущихся светильников. Миссия, что и говорить, почетная, но все же сугубо декоративная. Да и кому тут могут понадобиться автомобили? Это в настоящей, дневной, сбывшейся Москве полно желающих быстро переместиться с места на место, поскольку у тамошних обитателей вечно нет времени, зато много, слишком, пожалуй, много пространства. А здесь ехать некуда, незачем, да и некому. Кроме меня на улице ни единой живой души. Тел я, впрочем, тоже не обнаружил. Зрелище почти душераздирающее.
Но, в то же время, город вовсе не кажется мне необитаемым. Чувствую, что здесь кипит какая-то своя жизнь, просто мы с нею не совпадаем, не накладываемся друг на друга, как это обычно случается. Я тут существую сам по себе. И вряд ли только я.
Может быть, дело в том, что здешние мостовые и тротуары не ведут всякого путника в заведомо известном, раз и навсегда предопределенном направлении; карта этой Москвы у каждого своя, поэтому любой пешеход становится здесь одиноким прохожим: если уж идешь своим путем, приходится обходиться без спутников - это, очевидно, правило. Одно из.
Безропотно принимаю это и множество других, пока неизвестных мне правил. Принимаю их, можно сказать, авансом, заранее, подписываю контракт, не читая: очень уж мне тут хорошо. Благословенное место. Мое.
У всякого города, - вдруг понимаю я, - есть невидимый близнец, тень, двойник, отражение. Не только у Москвы. Эту диковинную изнанку почти невозможно увидеть, но когда мы обнаруживаем в собственном сердце любовь, или, напротив, внезапную, необъяснимую неприязнь к незнакомому городу, мы, сами того не ведая, описываем впечатление от первой встречи с его тенью.
