Путешествие на Луну (ЛП) - Ле Фор Жорж
— О, — с яростью отчаяния вскричал наконец несчастный, — ужели у меня не хватит мужества убить себя?!
О надежде на избавление при помощи Осипова у препаратора не было уже и помина.
Жестокая улыбка искривила губы Шарпа, когда до него долетело снизу отчаянное восклицание его спутника.
Этот человек с железной волей был несокрушим. С самого начала холодной ночи он ни на минуту не забылся сном, зная, что сон, при таком холоде, значит смерть, что единственная защита от стужи — движение. И он ходил, не останавливаясь, — ходил, изнурённый усталостью, — ходил, опираясь на мебель, держась за стены вагона, — ходил, хотя ноги его подкашивались, а утомлённые веки против воли смыкались.
Только один раз он остановился и прислушался: внизу царила мертвая тишина.
— О, да мне, по-видимому, и не понадобится прибегать к яду, — прошептал ученый и снова принялся ходить.
Прошло несколько часов. В комнате, где был Шнейдер, по-прежнему было тихо, как в могиле. Тогда Шарп отворил дверь, ощупью спустился по лестнице и также ощупью стал искать своего спутника. Вдруг его руки наткнулись на холодное, неподвижное тело, лежавшее на полу. Испустив крик ужаса, учёный невольно отшатнулся…
Это было тело Шнейдера: несчастный не мог бороться с желанием уснуть, и холод убил его во время сна. Шарп снова подошел к трупу своего спутника, ощупал пульс, сердце, — смерть была очевидна.
— Ну, тем лучше! — прошептал он и снова поднялся к себе наверх, где продолжал шагать, пока голод не заставил его подумать о пище. Ученый вторично спустился вниз и подошёл к ящику с съестными припасами, но едва опустил туда руку, как испустил яростное проклятие…
Ящик был совершенно пуст! Шнейдер, перед смертью, съел все оставшееся количество бисквитов и мяса. Шарп в бессилии упал на стул.
К чему еще стараться бороться с холодом, когда другой враг, голод, готовит мучения, в тысячу раз более ужасные?
Около часа сидел несчастный неподвижно, чувствуя, как холод леденит его кровь, как тело его постепенно коченеет… Но тут жажда жизни с новою силою охватила Шарпа. Он вскочил, подбежал к столу и выпил несколько глотков коньяку. Как бы по волшебству, страдания утихли, приятная теплота разлилась по всему телу, и нескоторое время учёный чувствовал себя весьма хорошо. Но затем требования желудка вернулись снова, сначала слабо, потом все сильнее и сильнее… Тщетно Шарп пытался опять заглушить их коньяком, — мучения голода достигли ужасающей степени…
Тогда какое-то бешенство охватило несчастного. Голова его запылала, ум помутился, глаза налились кровью. Всё тело потряслось судорогами, и он, словно дикий зверь, кинулся к трупу покойника…
Возмутительное дело совершилось: Шарп стал людоедом!..
Когда, насытившись, несчастный понял, что он делает, когда винные пары, туманившие его мозг, рассеялись, — ученый помертвел от ужаса и, словно поражённый молнией, грохнулся на пол рядом с обезображенным телом Шнейдера…
ГЛАВА XLIII
Вячеслав Сломка, как мы уже имели случай упоминать, был немного знаком с медициной. Несмотря на все отвращение, которое он питал к Шарпу, добродушный инженер стал на колени около бесчувственного астронома, расстегнул его платье и тщательно выслушал грудь.
— Этот человек не умер, — заявил он наконец, — он только в глубоком обмороке.
Едва Сломка сказал это, как Фаренгейт поспешно подбежал к импровизированному врачу.
— Спасите его, спасите, г-н Сломка! Я отдам вам половину своего состояния! — проговорил янки, указывая на своего врага.
Приятель Гонтрана бросил на американца удивленный взгляд.
— Вас ли я слышу, мистер Фаренгейт? — спросил он. — Откуда у вас такое сострадание? Если ваша ненависть всегда проявляется в такой форме, то я, право, завидую участи ваших врагов.
Едва уловимая насмешка слышалась в голосе инженера.
— Я забочусь вовсе не о Шарпе, — сухо отвечал, заметив это, янки. — Я думаю только о своей мести. — И он прибавил глухим голосом: — Этот человек принадлежит мне…
— Нет, прошу извинить, — прервал американца Михаил Васильевич, подходя сзади, — Шарп был уже моим врагом, прежде чем сделаться вашим. Надеюсь, вы не будете оспаривать моего права.
Сломка удивленно раскрыл глаза, потом засмеялся.
— Ей-Богу, мне скоро придется, вероятно, продавать Шарпа с аукциона.
Но Фаренгейту было не до шуток: убедившись, что старый учёный говорит совершенно серьёзно, он отошел, бормоча сквозь зубы проклятия.
Тогда профессор обратился к приятелю Гонтрана:
— Что вы хотите делать с Шарпом?
— Что вам угодно.
— Можно ли спасти его?
Инженер пожал плечами.
— По крайней мере можно попробовать, — проговорил он. — В Парижском госпитале я видал людей, пробывших в каталепсии несколько недель, и их оживляли. Может быть, с Шарпом то же самое… Сейчас я надену ему лишний аппарат для дыхания, захваченный мной на всякий случай…
— А потом?
— Потом нам остается только ждать целебного действия натуры.
Сказав его, Сломка крикнул Гонтрана, и они вдвоём перенесли безжизненное тело Шарпа в лодочку аэроплана, где и положили его на полу. В этот момент инженер заметил, что их проводник с видимым беспокойством смотрит на горизонт.
— Что там такое? — спросил он.
— Боюсь беды, — лаконично отвечал селенит.
Михаил Васильевич и его спутники переглянулись.
— Беды! Какой беды? — В один голос спросили они Телингу.
— Я уже говорил вам, — отвечал тот, — да вы и сами знаете, что эта часть нашей планеты — одна из самых негостеприимных на всей Луне. Причина — в этих громадных лесах, которые сгущают массу влажности, носящейся в атмосфере, результатом чего является нарушение атмосферного равновесия и образование жестоких вихрей. Горе тому, кого застанет здесь ураган: он будет унесён, его закружит, повалит, засыплет целым дождем камней…
— Что же, вы опасаетесь подобного урагана?
Телинга медленным жестом указал на лёгкое облачко, видневшееся вдали.
— Это облачко подозрительно, — проговорил он.
— Так летим поскорее! — вскричал Михаил Васильевич.
Все путешественники проворно уселись по своим местам.
— По какой же дороге мы полетим? — спросил профессор.
— Направимся на северо-запад, — предложил Сломка, смотря на карту. — Этим путем мы скорее выберемся из области холода и мрака и увидим Солнце.
Телинга повернул маховое колесо и опустил рычаг машины. Тотчас же в задней части аэроплана послышался резкий треск, — то вылетала струя газа, — и аэроплан, поднявшись на воздух, понёсся над морем Ясности.
Вдруг странное явление заставило всех пассажиров воздушного судна направить свои взоры вниз. Из древесных зарослей, покрывавших всю местность на необозримое пространство, тянулись вверх густые облачные клубы, походившие на клубы дыма. Достигнув вершины кратеров, они сгущались здесь в чёрные тучи, вскоре сплошь покрывшие все море Ясности.
Гонтран наклонился к своему приятелю.
— Вот прекрасное доказательство существования на Луне атмосферы, — проговорил он. — Как жаль, что земные астрономы не могут видеть этих облаков!
