Виктор Малашенков - Бутылка для Джинна
Я оглянулся на Саммерса. Он сидел, бледный и растерянный. Я не знал, как нужно ответить правильно, чтобы не подвести его. Ничего лучшего не придумаешь, чем правда, поэтому я ответил так:
– Помощник штурмана на космическом корабле. Так как непосредственный шеф продолжал полет, то меня откомандировали в распоряжение заместителя директора физического института господина Петерсона. Задание, если можно так назвать мою новую работу, состояло в изучении «лженаук», в которых могла найтись разгадка тех «паранормальных» явлений, которые произошли в предыдущей экспедиции.
– Тогда как вы объясните, что вам были предоставлены широчайшие полномочия, и руководство института не знало о конкретной цели вашего пребывания на станции? – продолжал толстяк, явно довольный своими вопросами.
– Сэр, я выполнял свою работу и не интересовался, что сообщили моему новому начальству. По поводу моих полномочий, то они выражались только в свободном доступе во все помещения в рабочее время.
– Итак, вы утверждаете, что в штате спецслужбы вы не состояли, задания не получали и только выполняли свою работу. Хорошо. Тогда почему вы сознательно оговорили себя и позволили осудить по самым высшим меркам. Ведь вы же знали, что за вас не заступятся эти самые спецслужбы и не вытащат из тюрьмы, как они это сделали сегодня?
– Сэр, – обратился я к тому, который начал эту встречу, – я обязан отвечать на все вопросы, в том числе и провокационные?
В зале поднялся шум. Толстяк воздел руки горе и хлопнул себя по бокам. Что он этим хотел сказать?
Ведущий, наверное, спикер, зазвонил звоночком. Страсти улеглись, но гул продолжался.
– Сэр, – обратился он ко мне, – вы не на суде и на некоторые вопросы можете не отвечать. Но мы пригласили вас, чтобы получить объективную информацию. Поэтому прошу вас не просто отводить вопросы, а тщательно их обдумывать. Продолжайте.
– Хорошо, я отвечу. Я не подавал рапорт о приеме меня на работу в соответствующую службу и сейчас не считаю себя ее работником.
Такого ответа, казалось, не ожидал никто, даже толстяк, сразу севший и что-то возмущенно говоривший сидящему снизу депутату.
– У меня такой вопрос, – раздался голос, как мне показалось, сзади и я повернулся к говорящему, – на чем основывается ваша уверенность в правильности ваших выводов?
– На моем личном опыте, сэр, – просто ответил я.
– И вы считаете, что принятые господином президентом меры предотвратят так называемую «эпидемию»?
– Да, сэр, если довести дело до конца, а не ограничиться полумерами.
– И какое время, по вашему мнению, должен действовать мораторий?
– Извините, сэр, это уже зависит не от меня.
– А от кого?
– От всех нас.
– Кого вы имеете в виду конкретно?
– От всего человечества.
В зале снова поднялся шум. В той секции, где сидел толстяк, раздался даже деланный смех.
Депутат, задававший вопрос сел, давая понять, что он удовлетворен ответами.
Те вопросы, которые задавались позднее, уже не касались «щекотливых» тем и ответить на них не составляло труда. После окончания я уже примерно мог определить, какие партии были за, а какие против действий президента.
Спикер поблагодарил меня за информацию и попросил удалиться. Я пошел тем же путем. Саммерс присоединился ко мне. Он вытирал со лба пот, явно перегруженный услышанным.
– Твое выступление может стать мне моего места, – пробормотал он, – но держался ты молодцом.
– Как вы думаете, какое будет решение?
– Не знаю, Генри, но, как мне кажется, можно надеяться на положительный результат.
Мы вошли в комнату, где нас ожидала Анна. Она уже начала дрожать от волнения и порывисто встала, когда мы появились.
– Ну, наконец-то! – воскликнула она, – ну, что, удачно?
– Еще неизвестно, – ответил полковник, – будем надеяться на лучшее. Дверь, в которую мы вошли, снова открылась, и вошел тот же клерк.
– Господин полковник. Вас вызывают, – сухо проговорил он.
Саммерс явно не ожидал такого поворота и судорожно вздохнул. Как мне показалось, его миссия была значительно тяжелее, чем моя. Я отвечал только за свои поступки, он же – за других. Я положил руку на его плечо и шепнул:
– Все будет хорошо, сэр.
Он благодарно улыбнулся и вышел.
Мы остались одни. Я обнял Анну за плечи, и мы сели. Она подняла ко мне лицо и спросила:
– Было очень тяжело?
– У меня просто нет слов. И среди депутатов попадаются, – я хотел выразиться покрепче, но сдержался, – нехорошие люди.
– Генри, – она немного помолчала, потом спросила, – ты думаешь, что все образуется?
– Конечно, милая, все будет хорошо, – когда я был с ней, мне действительно казалось, что иначе не должно и быть.
– Генри, ты знаешь, у меня для тебя есть новость, только вот плохая она или хорошая в нынешних условиях, – она вздохнула, – у нас будет ребенок!
Я сидел ошарашенный. То есть, я вообще-то знал, что бывают дети, и с Анной у нас кое-что тоже было. Но когда это происходит с тобой, да еще впервые, такая новость может вызвать какую угодно реакцию.
– Милая, ты уверена? – задал я самый неуместный вопрос, который можно только придумать.
– Да, милый, вполне. Да и Джозеф подтвердил, – она взглянула на меня с сомнением, – так ты не рад?
– Ну что ты, конечно рад, – постарался я ее успокоить, хотя вряд ли это можно было назвать правдой. Я на самом деле не знал радоваться мне или отчаиваться. – И что нам теперь надо делать?
– Глупенький, ничего не надо делать, мы уже все сделали, – улыбнулась она. – Хотя, ты можешь сделать очень многое…
– И что же? А я смогу? – забеспокоился я, не зная, справлюсь я или нет.
– Ты можешь сделать одно, но большое дело, – она опустила голову и прошептала, – постарайся не оставить ребенка без отца.
Я облегченно вздохнул, и Анна непонимающе взглянула на меня.
– Ну, уж это я тебе обещаю, буду стараться изо всех сил, – я погладил ее по волосам. Она всхлипнула и прижалась головой к моей груди.
– Генри, ты не представляешь себе, как я счастлива, – сквозь слезы бормотала она, – и я готова терпеть сколько угодно, лишь бы у тебя было все хорошо. Когда ты разговаривал сегодня с президентом, я думала, что умру. Ты очень сильный человек, но я почему-то боюсь, что потеряю тебя.
Я почувствовал, что начинаю злиться. Я не любил жалости по отношению к себе с детства, а слезы меня всегда раздражали. Мне не хватало сейчас и того и другого. Поэтому я немного отстранился от нее и сухо произнес:
– Прекрати.
Анна непонимающе посмотрела на меня, но быстро взяла себя в руки.
