И. Волознев - Журнал «Приключения, Фантастика» 1 95
— Мало ли. Он был военным. Легко военному направиться, куда вздумается? Да и в конце двадцатых, в тридцатых здесь сплошь лагеря стояли.
— Да, я был в одном таком, — вспомнив поездку с конюхом Засекиным на пасеку, сказал Зимин: — «Свободным» называется.
— Видите, а удивляетесь, почему не приехал Британс.
Некоторое время длилось молчание. Мысли, занимавшие с утра Зимина, снова пришли на ум.
— А что, Константин Алексеевич, когда допрашивали Тютрюмова, Пушилины оба живы были? — спросил он.
— Сразу не соображу. Пушилин-старший, Игнатий, был убит в Урочище каменных идолов. А когда точно, сейчас взглянем, если угодно.
Лестнегов порылся в портфеле, достал цветную фотографию, на которой видны были на лесной поляне три каменных столба примерно одинаковой, в полтора человеческих роста, высоты. Лестнегов, еще довольно молодой, был снят на фоне этих столбов. Отстоящие на метр-полтора друг от друга, они совершенно естественно, как грибы, тянулись из земли. Когда
Сергей упоминал о каменных идолах в том месте, куда они собирались на рыбалку, Зимин думал, что идолы рукотворные, высеченные из камня и вкопанные в землю. Оказывается, столбы, издали напоминающие фигуры людей, — природные образования.
— Двадцать девятого августа погиб старший Пушилин. По слухам, у крайнего справа истукана зарыт, — сказал хозяин дома. — Банда была приличная, штыков в триста пятьдесят. Ее не чоновцы, регулярные войска разбили. После этого боя не больше тридцати человек оставалось вместе с младшим Пушилиным, Степаном.
— Степан — это тот, который на озере штыком ранил старшего лейтенанта Взорова? — спросил Зимин не столько для того, чтобы показать свою осведомленность, сколько для проверки точности сведений о Пушилиных.
— Именно тот. Он организовывал отвозку золота от эшелона и ранил Взорова, — подтвердил Лестнегов.
— Старший лейтенант во второй раз появился в Пихтовой спустя почти год, — продолжал Зимин. — Пушилины все это время находились поблизости от сокровищ, всегда имели к ним свободный доступ. Не верится, что не воспользовались такой возможностью. А из протокола допроса явствует, что члены следственной комиссии были уверены, что Тютрюмов единолично завладел всем, что было утоплено на становище.
— Очень интересная мысль, — подхватил Лестнегов, — очень интересная. Вам кажется, что клад с зимы, с ноября месяца девятнадцатого по август двадцатого разделился на две доли — тютрюмовскую и пушилинскую. Так?
— Так. И у Пушилиных — главная часть могла осесть.
— Я тоже об этом много думал. И знаете к какому выводу пришел уже давно? Пушилины могли бы целиком завладеть кладом. Однако они были твердо убеждены, что белые возвратятся, и с них, как с хранителей сокровищ, тогда строго спросится. Вас это убеждает?
— Могло быть такое, конечно… — не очень-то охотно согласился Зимин.
— Так и было! — твердо сказал Лестнегов. — И все-таки Пушилин-младший не удержался от соблазна. Через два месяца после того как сбросили под лед ящики с золотым запасом, приехал на Сопочную Каргу, около трех пудов золота взял. Второй раз наведался после гибели отца и фактического прекращения существования банды. И не нашел ничего. Тютрюмов успел похозяйничать.
— Говорите так, будто присутствовали при этом.
— Не присутствовала ни одна живая душа, но это, пожалуй, достоверно.
— Что получается: не видел, но свидетельствую? — заметил Зимин.
— Подождите. Сначала послушайте, а уж после… В пятьдесят девятом, кажется, году мы в очередной раз вели поиски колчаковского клада в тайге вокруг Пихтовой. Самая значительная находка была на речке Малый Кужербак. У истоков нашли труп человека. Ну, какой труп, можете представить себе, если не меньше двух десятков лет пролежал на открытом воздухе. Скелетированный труп. При нем — часы на браслете, планшетка и револьвер. Все, конечно, проржавело, полуистлело. На внутренней стороне планшетки сохранилась надпись чернилами — фамилия владельца — «А. Тёмушкин». Позднее по часам и револьверу подтвердили, что так и есть: Анатолий Тёмушкин, начальник районного НКВД МО района. Он исчез еще в тридцать шестом, за пять лет до войны… Определили, что он был убит выстрелом в голову, да это и по дырке в черепе видно было. Ну, и еще в дупле лиственницы, около которой лежал Тёмушкин, нашли револьверный патрончик и кокарду царского образца. Мы обо всем этом говорили в сельце Летний Острог, в лесхозе. И был там дряхлый старичок, счетовод. Мурашов Ростислав Андреевич. Никогда бы не подумал, что судьба способна так укатать человека.
Счетовод этот лесхозовский после ко мне одному подошел и сказал, что, кажется, знает, кто убил Тёмушкина, может назвать, если я поклянусь, что тайну эту, пока он жив (он еще после этого лет пять-шесть прожил), я никому не раскрою.
Хотелось ему, подмывало его рассказать — и боялся. Страшно боялся. Я поклялся, и он назвал. Кто бы вы думаете был? — посмотрел на Зимина Лестнегов: — Гадайте, не угадаете — Степан Пушилин!
— Все тот же самый Пушилин? — с удивлением спросил Зимин.
— Тот же самый. Судьба свела его и Мурашова в одной тюрьме, в одной камере на несколько дней.
— После Гражданской?
— Много после. В тридцать шестом. Ночь напролет Мурашов мне рассказывал, и потом я к нему еще не раз приезжал.
Вот почему, хоть не присутствовал при действиях Пушилина, а знаю и о его причастности к кладу, и многонько о нем…
ПУШИЛИН (СТЕПАН)
…К утру «молотобойцы», два молодых крепыша с крестьянскими лицами, заканчивали свою работу, натягивали на потные тела гимнастерки, вздрагивающими от возбуждения и усталости руками наливали из графина в граненые стаканы воду, жадно пили, выплескивая остатки на лежащую на полу жертву, Степана Пушилина, и тогда же в каменном мешке подвала появлялся начальник районного НКВД Тёмушкин.
Сухопарый, лобастый, с кубарями лейтенанта в петлицах, затянутый ремнями портупеи, он, набычась, смотрел в избитое, в кровоподтеках лицо Пушилина, цедил тихо:
— Вставай, сука…
Обессилевший от ударов и пинков в голову, в спину, в живот, в пах, Степан Пушилин начинал шевелиться, пытаясь подняться. «Молотобойцы», желая угодить начальнику, перед которым трепетали и с которым избегали встречаться глазами, живо ставили жертву на ноги.
— Все одно, падаль, я тебя заставлю говорить.
Лейтенант закуривал беломорину, щелчком откидывал горелую спичку в сторону Степана Пушилина.
— Расколешься, — убежденно-утвердительно говорил лейтенант и покидал пыточную.
