Константин Мзареулов - Семь печатей тайны (главы из романа)
Бармак. 19 декабря 1938 года.
- Еще немного - и будет гоголевский сюжет,- заметил Воронин.- Ночь перед Рождеством. Дастуриев фыркнул: - Еще два дня - и будет день рождения товарища Сталина, а я не смогу лично поздравить его из-за этой экспедиции. - Вы знакомы? - благоговейно прошептал Кольцов. - Кавказ - он маленький, все друг дружку знают,- Майор пожал плечами.Ну, пошли. Декабрьские холода заморозили речку Малый Зилим до самого дна. Четыре осотовца уверенно зашагали по прочному льду к островку по имени Бармак, куда завтра в полдень обещал явиться дядя Коля. Здешние места обезлюдели лет двадцать назад, когда красные отражали колчаковское наступление. Население так и не вернулось в разгромленные артиллерией деревушки, и лишь изредка появлялись в этих краях лесозаготовщики, а в последнее время разворачивались работы по строительству нефтепровода. Чтобы исключить неожиданности, Дастуриев перекрыл весь район плотной сетью наблюдательных постов и патрулей. Несколько десятков оперативников госбезопасности рассеялись по окрестным лесам, маскируясь под бригады охотников, геологов, лесорубов, нефтяников. Никто не смог бы незамеченным проскользнуть мимо стольких глаз, да к тому же за минувшие четыре дня никто и не пытался приблизиться к острову... Преодолев неширокую полосу неровного льда, покрытого рыхлым слоем снега, они нырнули в ближайшую избу. Поежившись, Садков опасливо сказал: - Холодно будет, до утра окоченеем. А к полудню и вовсе не доживем. - Огонь разводить не разрешу,- сразу предупредил майор.- Греться будем водкой и разговорами. Однако мороз крепчал, и первым, уже через час с небольшим, не выдержал суровый хевсур, разрешивший растопить печь. Рассудили, что дым из трубы не должен спугнуть дядю Колю - старик наверняка подумает, что на Бармаке заночевали работяги, которые во множестве бродят по окрестностям. К тому же подозреваемый не сможет приблизиться к острову на расстояние, с которого можно разглядеть огонь в печи - любой посторонний человек будет немедленно задержан. По сто грамм и даже больше они, конечно, приняли. Тепло в совокупности с алкоголем клонило ко сну, чего нельзя было допускать. Петь тоже не стоило, поэтому завязался разговор. Умудренный печальным опытом Кольцов заявил, что сейчас, по логике вещей, снова должны появиться космические пришельцы. - Загипнотизируют нас и заберут дядю Колю,- сказал Андрей. Майор свирепо ответил: - Появятся чужаки - огонь без предупреждения. Пользуясь моментом, Садков поделился воспоминаниями об экспедициях с других планет, которые самым бессовестным образом воруют феноменов из-под носа земных контрразведчиков. Затем сказал, не скрывая осуждающих интонаций: - Напрасно мы закатили эту облаву. Надо было сделать, как он просил. Пришел бы сюда один человек, провел бы беседу, узнал по-хорошему, чего дядя Коля хочет... - Правильно говорите,- неожиданно согласился Дастуриев.- Только руководство решило по-своему. Я пытался возражать, но меня даже слушать не стали. Приказали: взять его и держать под строгим надзором, пока не сбудутся еще два-три предсказания. - Зачем? - удивился Егор. - Если он сможет делать правильные пророчества, сидя в одиночной камере и без связи с внешним миром, это будет означать, что дядя Коля на самом деле видит будущее. Пожав плечами, Кольцов заявил: дескать, лично он и без дополнительной проверки убежден, что автор писем обладает даром ясновидения. "Начальству виднее",- хохотнул Воронин. Потом они обсудили судьбу арестованного еще весной Шифера и согласились, что на пощаду разжалованный комиссар рассчитывать не может. Надо же было такое ляпнуть, да еще в присутствии десятка больших чинов ОГПУ: мол, товарищ Сталин в гражданскую войну проявил себя мягкотелым интеллигентом, даже ни одного приказа о расстреле заложников не подписал. Правда, сказаны эти слова были в середине двадцатых годов, но столь малозначительное обстоятельство никак не могло отразиться на вердикте трибунала. Дастуриев, который мрачно прислушивался к их почти крамольной болтовне, вдруг заявил: - Меня беспокоит наш феномен. Не зря он прибегает к такой конспирации. Я селезенкой чувствую - старик успел обжечься и напуган. Он пытался стать пророком, но люди не поняли его. Возможно, у него были неприятности с этой стороны. - И поэтому он живет в глуши, лишь изредка наезжая в большие города,подхватил Садков.- Дядя Коля боится людей. - А я боюсь за него.- Начальник ОСОТ встал на ноги.- Обратите внимание, феномен становится сильнее, с каждым месяцем он видит все больше подробностей. - Что же здесь страшного? - не понял Кольцов. Майор торопливо застегнул тулуп, подтянул ремень, после чего заговорил, и от волнения его акцент стал сильней обычного: - Не забывайте, я сам - из рода, в котором было много феноменов. Я встречал много разных необычных людей и точно знаю: дар становится тем сильней, чем ближе смерть. И я подозреваю, что ему осталось жить совсем немного. Остальные осотовцы готовы поверить ему на слово, но не совсем понимали, из-за чего начальник порет горячку. Майор, сокрушенно качая головой, объяснил, что дядя Коля наверняка предвидел их засаду на острове, а потому не станет сюда приходить. С этими словами он вышел из развалюхи и направился к соседней избе, на крыше которой сохранился обломок флюгера. Если верить последнему письму феномена, именно в эту хату сегодня в полдень должен был явиться объект их многомесячной охоты. Поиски оказались недолгими - на печке лежал запечатанный почтовый конверт. Аккуратно надорвав бумагу, Дастуриев достал сложенный вчетверо листок. Текст послания был написан знакомым детским почерком:
Эх, чекисты, неправильно вы поступили. Я же просил, чтобы на острове ждал один человек. А вас вон сколько. До чего обидно, за что вы меня так возненавидели? Чем я провинился, люди? Видать, не судьба послужить Отечеству. Вся жизнь моя пролетела без толку, пускай умру по-простому, без забот и хлопот. И не надо искать меня, аки беглого каторжанина. Не трудитесь понапрасну, один хрен живым не застанете. Прочитаете некролог по мне в четверг. В той же газете на последней страничке. Левый столбик, самая нижняя черная рамка. Бывайте здоровы, я на вас большой обиды не держу.
Николай. 10/XII-38.
- Письмо оставлено здесь еще до того, как мы блокировали весь район, то есть дней пять назад, а то и раньше,- резюмировал Воронин.- Он заранее знал, что мы станем действовать без должного уважения, и обиделся. - Мог бы хоть написать, в какой именно четверг это случится,- возмутился Кольцов. - Эх, парень, скоро это случится, очень скоро,- Дастуриев был искренне опечален.- Он умрет очень скоро, потому и стал без промаха предсказывать. Майор приказал пустить четыре красные ракеты - условный сигнал подать машину для срочной эвакуации опергруппы. Пока Егор стрелял и перезаряжал ракетницу, начальник ОСОТ коротко объявил общие указания: в кратчайшие сроки пройтись по спискам лиц, хоть отдаленно напоминающих автора писем. Дастуриев рассчитывал найти ясновидящего, пока тот еще жив - возможно, удастся спасти старика. - Ближайший четверг - через два дня,- напомнил Кольцов. - Безусловно, придется потрудиться, но мы должны справиться,- сказал Садков.- Другое плохо. Если он увидел свой некролог - значит, газета напечатает такое сообщение. Сами же говорите: на пороге смерти кадаги не ошибаются. На свирепом лице майора засветилась хитренькая ухмылка. Подмигнув, Дастуриев жизнерадостно проговорил: - Любой может ошибаться. Обратите внимание, я пытаюсь сломать его пророчества и с этой целью приказал старшему лейтенанту Гладышевой оставаться в Москве. Она не приедет в Уфу и не будет командовать этим безвольным капитаном, который никак не выпустит четвертую ракету.
