Эдвард Митчелл - Спектроскоп души
Когда наступила ночь, мне показалось, что багровый шар над головой невероятно раздулся, заслонив почти все небо. Действительно ли меня ласково покачивали все еще державшие меня гибкие руки? Действительно ли мы вместе поднялись в воздух и поплыли прочь? Не знаю, да и не хочу знать. То мне казалось, что я нахожусь в своей койке на борту корабля, где меня укачивают морские волны. То мне чудилось, что меня несет по воздуху какая-то огромная птица. То я стремительно летел сквозь тьму усилием собственной воли. Все мои видения сопровождались чувством непрерывного передвижения. Когда я приходил в себя, то впервые с того момента, как мы здесь высадились на берег, ощущал поток прохладного воздуха, бьющего мне в лицо. Да, джентльмены, я был почти счастлив. Меня уже не заботила собственная судьба. Меня теперь оберегало существо, обладающее невероятной мощью…
– Принеси бренди, Килуа!
Было светло. Я лежал на земле, и Брайери держал меня за плечи. У него был такой ошарашенный вид, который мне не забыть никогда.
– О Господи! – воскликнул он. – Как вы сюда попали? Мы перестали искать вас два дня назад.
Бренди помог мне окончательно опомниться. Я поднялся на ноги и осмотрелся. Причина изумления Брайери сразу стала очевидна. Мы уже находились не в глуши, а на берегу, у знакомой бухты, и наш корабль стоял на якоре в полумиле от берега. Там уже спускали шлюпку, чтобы забрать нас.
На южной стороне горизонта я увидел яркую красную точку чуть крупнее утренней звезды: перелетное дерево возвращалось в свои джунгли. Я его видел, Брайери его видел, туземец Килуа тоже его видел. Мы следили за ним, пока оно не исчезло. Мы следили за ним, испытывая разные эмоции: Килуа – суеверное благоговение, Брайери – научный интерес и огромную досаду, я же – изумление и сердечную благодарность.
Я обеими руками потер лоб. Нет, это не было сном. Дерево, забота, объятие, багровый шар, ночное путешествие по воздуху не были бредом или психозом. Назовите его деревом или растением-животным – оно есть! Пусть ученые мужи спорят о возможности его существования в природе. Я твердо знаю: оно нашло меня умирающим и перенесло более чем на сотню миль прямо к моему кораблю. По воле Провидения, джентльмены, этот наделенный чувствами и разумом растительный организм спас мне жизнь!..
С этими словами полковник встал и покинул клуб. Он был очень взволнован. Почти сразу же здесь появился Брайери, как всегда, полный энергии. Он взял неразрезанный экземпляр «Путешествий лорда Брэгмача в страну керкеллонов» и устроился в удобном кресле возле камина.
Младший Треддис робко приблизился к опытному путешественнику.
– Простите, мистер Брайери, – сказал он, – можно задать вам вопрос о перелетном дереве? Есть какие-то основания полагать, что по своей половой принадлежности это…
– Вот как! – недовольно прервал его Брайери. – Полковник уже успел осчастливить вас своим удивительным рассказом? И снова определил мне почетное место участника этого приключения? Да? И как на этот раз? Поймали мы свою добычу?
– Нет, – пояснил младший Треддис. – Вы только видели дерево на горизонте в виде багровой точки.
– Надо же – снова промашка! – заметил Брайери, спокойно принимаясь разрезать страницы своей книги.
Летающий петушок
«The Flying Weathercock», The Sun, 13 April, 1884.
Две вещи показались мне примечательными в небольшом кирпичном молитвенном доме на холме в Неваггене. Во-первых, некогда его приковывали к земле, как иногда поступают с сооружениями на вершинах гор. С каждой стороны здания торчали рым-болты, а на одном из них даже остался кусок тяжелой ржавой цепи. Холм был невысок. Вниз, к гавани вела крутая тропка, на крышах квадратных старомодных домов можно было пересчитать черепицу. С другого склона холма открывался вид на болотистую луговину с разбросанными повсюду стогами просоленного сена, покрытыми ветхими брезентовыми тентами. Передняя сторона церкви была открыта ветрам, обдувающим острова со стороны океана.
Второй особенностью здания был флюгер на приземистой звоннице. Он представлял собой большую позолоченную треску, очевидно, очень чувствительную к перемещениям атмосферы. Нос этой рыбы нервно подрагивал между румбами зюйд-зюйд-ост и зюйд-тен-ост.
– Почему молитвенный дом прикован к скале? – переспросил дьякон и капитан Сайлас Биббер. – Ну, это я могу вам объяснить. Прихожане решили так сделать потому, что горка лучше подходит для дома богослужений, чем соленое болото в низине.
Дьякон-капитан остановился и швырнул камень в беспардонную овцу, которая решила пощипать травку меж надгробий.
– А почему у нас рыба, а не петушок? – снова заговорил он. – Ну, это тоже понятно. Потому что петух – это птица сатаны.
Он наклонился за другим снарядом, и встревоженная овца, которая, внимательно следя за ним, попыталась было обойти его стороной, стремительно нырнула за каменную стену и бросилась прочь с горы.
– Вот паршивая тварь! – заметил дьякон-капитан.
Поколение, которое еще помнит передающиеся из уст в уста легенды побережья штата Мэн, постепенно уходит в мир иной. Уже постарели мужчины и женщины, которые были молоды в золотую пору портового городка, когда не только Портленд, Бат, Уискассет и территории к востоку от них, но и все крохотные поселки, втиснувшиеся между скалами и волнами, процветали и богатели благодаря авантюрному духу и острой коммерческой сметке, а также кубинской мелассе и ямайскому рому. Между городками штата Мэн и портами Вест-Индии была и существует до сих пор прямая линия через океан. В былые времена непосредственное сообщение с заморскими территориями вносило острые и все время растущие контрасты в будни жителей побережья. Это также было временем, когда преобладающие ортодоксальные теологические доктрины еще оставляли место для странных и во многом диковинных сверхъестественных явлений, которые считались, в основном, злобными кознями врага рода человеческого.
I
Из рассказа капитана Сайласа следовало, что примерно полвека назад приходской священник Пьюрингтон являлся в Неваггене главным оплотом веры, противостоящим дьявольским напастям. Пастор был крепок духом, а его молитвы и проповеди били не в бровь, а в глаз. В гавани и на многие мили вдоль побережья в обе стороны от нее твердо верили, что ничто так не раздражает Зло, как двухчасовые речи священника, безжалостно разоблачающие его натуру, раскрывающие его самые секретные замыслы и противостоящие его самым вредоносным предприятиям.
Именно ощущение триумфа и гордости за своего пастыря побудило прихожан возвести на самом видном месте, на вершине холма, приметное церковное здание со звонницей, чьи колокола при соответствующем ветре могли услышать далеко в море, на Кривохвостом острове. Священник сам выбрал место и с удовольствием следил за работой строителей, вкладывая частичку души в каждый уложенный в стену кирпич.
