Михаил Ахманов - Зов из бездны
При этих словах зашумели снова старейшины и придворные, но не рыдали они теперь, не проклинали филистимцев, а ополчились на меня. Послушать их, так был я виновен в неурожае, случившемся семь лет назад, и в том, что у кого-то жена приносит дочерей[50], что у другого выпали зубы, а у третьего сдохли две овцы. Я же вознес в душе молитву Амону и сказал так, как говорят обычно жрецы:
– Воля бога превыше всего! Пусть приплыли разбойники, пусть грозятся они, но за Амоном последнее слово! Пройдет день, и посмотрим, что он скажет!
– Крепка твоя вера, египтянин, — молвил Закар-Баал. — Однако вижу, что ты в тоске и надеешься лишь на бога… Ведь завтра могут взять тебя с корабля и убить, если бог не заступится!
И хоть я действительно был в тоске, но ответил:
– О том, что будет завтра, знает лишь Амон.
– Это верно, — согласился князь. — Хоть пока принес ты нам одни несчастья, я не желаю тебе зла. Пришлю я вино и мясо, пришлю женщину, чтобы развеять твою тоску. Ешь, пей, веселись! Ибо завтрашний день может стать для тебя последним.
С тем удалились Закар-Баал и вся его свита. А я велел Брюху разбить шатер на песке под пальмами, и когда это было сделано, внес в него дом бога, сел рядом и стал глядеть на разбойничьи корабли. Томила мое сердце тяжесть, и принялся я молиться, но молитвы мои были прерваны: явился в полдень Тотнахт с двумя слугами и принес мне от князя барана и кувшины с вином. А еще привел милую мою Тентнут, чтобы развеселила она меня песнями. Освежевали слуги барана и зажарили его, и поставили у моих колен кувшины, и разлили по чашам вино. И пришел Бен-Кадех, и сел со мной и Тотнахтом, и мы ели, пили и слушали песни Тентнут, и так я простился с моими друзьями.
А с Тентнут простился ночью, на теплом песке, что стал нам любовным ложем и постелью.
* * *Утром, едва вспыхнула заря, послышался с дороги тяжкий топот. Можно сказать, сотрясались от него земля и море, а еще я различил лязг металла, мерную барабанную дробь, скрип кожи и громкие голоса, отрывистые слова команды, проклятия и ругань. «Не филистимцы ли на берегу?..» — мелькнула мысль. Тентнут тоже пробудилась, глядела на меня тревожно, в страхе прикусив губу. Я сказал ей, чтобы не покидала шатер, и вылез наружу.
О Амон! Не филистимцы то были, а бородатые рослые воины с копьями и щитами, в медных шлемах и кожаных доспехах! Попирали их стопы землю, взбивали пыль тяжелые сандалии, звенело оружие, орали сотники, катились позади телеги, запряженные быками. Воины шагали трое в ряд, и тянулась змея этого войска с его обозом от городских предместий до гавани. Шлемы сверкают, барабан отбивает такт, копья колышутся, точно лес под ветром…
А впереди…
О Амон, великий бог! Ты караешь и награждаешь, ты даруешь смерть и жизнь, встречи и разлуки, горе и радости! И ты, только ты, разрешаешь споры и сомнения!
Впереди шеренги воинов шел Феспий, шагал, закованный в бронзу, и нес на сгибе руки свой шлем. Шлем взирал на дорогу пустой прорезью для глаз, а сам Феспий уставился на море — не иначе как подсчитывал филистимские суда. Очевидно, он был в курсе вчерашних событий, ибо за ним семенили Пенамун и другой княжий сановник, чье имя мне не запомнилось.
Протяжно и громко закричали сотники, колонна воинов остановилась, замерли обозные телеги, и наступила тишина. Феспий двинулся ко мне широким шагом, приближенные князя бежали за ним, точно две собачки. Песок шуршал под их сандалиями.
– Да будет с тобой милость богов, Ун-Амун, — сказал Феспий, поглядев на меня, а потом на груженное бревнами судно. — Вижу, что ты жив, здоров и даже достал лес для барки Амона.
– Пусть одарит он тебя счастьем, — ответил я, чувствуя, что облегчилась моя душа. — Лес я достал, но вот с отправкой бревен трудности.
– Это я тоже вижу. — Феспий повернулся к своим воинам и слегка повысил голос: — Бен-Зорат! Где ты? Ко мне!
От колонны отделился воин огромного роста, тот, что приходил в усадьбу Эшмуназара.
– Здесь, господин! Слушаю твой зов!
– Покричи-ка филистимским крысам. Пусть пришлют кого-нибудь.
Бен-Зорат поднес ко рту ладони и завопил так, что с пальм посыпались сухие листья. Думаю, в ладье Амона, что поднималась в небесах, тоже было его слышно.
Вскоре приплыла лодка с вождем Дорионом. Сошел он на берег, окинул мрачным взором войско Феспия, поглядел на него самого и спросил:
– Кто ты, воин? И кому служишь?
– Феспий, чезу[51] владыки Таниса, — раздалось в ответ. — Со мной воины из Хару, которых нанял я для своего князя. Скоро придут корабли, и мы поплывем в Египет.
Дорион кивнул:
– Вот и плывите с миром. Мы вам не помеха.
– Хмм… с миром… — Феспий покосился на приближенных Закар-Баала. — А вот эти люди сказали мне, что хотите вы проверить остроту своих мечей, взять египтянина Ун-Амуна и выкуп в пять талантов серебра.
– Хотим и возьмем, — подтвердил Дорион. — Но твое ли это дело, Феспий?
– Как же не мое? — изумился Феспий, вытаскивая свой железный меч. — Мой князь — союзник Библа, а египтянин, которого ты хочешь взять, божественный посланник. Так что давай разберемся быстро и сразу. Клинок ведь при тебе?
– При мне, — сказал Дорион, положив ладонь на рукоять меча и разглядывая Феспия. — А ты, я вижу, шустрый… Откуда родом?
– Из Лакедемона.
Дорион отдернул руку от оружия. Его лицо чуть заметно побледнело.
– Не буду я с тобою драться! Я — благородный морской вождь, а ты — египетский наемник!
– Не будешь так не будешь. Тогда уходи со своими людьми. Возьми пять талантов камней с этого берега. Я разрешаю.
Кровь прилила к щекам Дориона.
– Я другое возьму, — прошипел он. — Уйду и возьму в море этого египтянина… Не доплывет он до Таниса!
– Еще как доплывет, — заметил Феспий, возвращая меч на место. — Доплывет и скажет владыке Несубанебджеду, что я тут, в Библе, жду корабли. А если узнаю от корабельщиков, что не приплыл Ун-Амун в Танис, наведаюсь к тебе в гости. По дороге в Тир загляну… Ты скажи об этом князю Урету, обрадуй его.
В бессильной ярости Дорион плюнул на песок и, шепча проклятия, отступил к воде.
– Эй, Бен-Зорат! — окликнул Феспий. — Помоги-ка благородному вождю!
– Как прикажешь, господин.
Гигант сграбастал Дориона, поднял и швырнул в лодку. Суденышко клюнуло носом, зачерпнуло воды, но гребцы выправили его и заработали веслами.
Феспий отвернулся от моря.
– Разбить лагерь! Там, — он вытянул руку, — там будет загон для быков, рядом — повозки! Шатры ставить здесь! Быков поить, людей кормить! Сотники, за работу!
Я смотрел на него, смотрел, как воины из Хару, сложив щиты и оружие, распрягают быков и разгружают возы, как забивают в землю колья и натягивают полотняные навесы, как таскают воду из источника и мешки с зерном, как зажигают костры. И еще смотрел, как поднимаются паруса на филистимских кораблях, как наполняет их ветер, как берутся за весла гребцы, погружая их в воду. И казалось мне, что с этими судами, одно за другим исчезавшими за южным мысом, уходят мои беды и несчастья.
