Влад Верещагин - Иной путь
На природоведении у Стаса неожиданно выключился ноутбук - юноша даже не успел перебросить нужные файлы на учебный стационарный комп. Юлиана Игоревна, конечно, не поставила ему "незачет", только потребовала в следующий раз обязательно все принести, но осадок все равно остался. К концу третьей пары немилосердно хотелось есть, но деньги Ветровский забыл дома, а обедать за счет Женьки не позволяла совесть. Он бы занял у друга пару сотен до завтра, но ведь Женька потом обратно не возьмет... На последней паре, обществознании, все было уже совсем плохо - Стас таки запутался в хронологии событий двадцатого столетия, чем вызвал недоуменное: "Я ждал от тебя большего" от Романа Михайловича. После окончания занятий пришлось задержаться и зайти в деканат - юноша пытался выбить себе стипендию, а господин ректор категорически не хотел ее давать, хотя по закону должен был бы. В результате из института Стас вышел около пяти часов вечера.
На метростанции обнаружилась еще одна проблема - со всей сегодняшней беготней вторая разовая карта куда-то задевалась. Ветровский только тяжело вздохнул, покорно принимая необходимость идти пешком на работу, а потом домой. Впрочем, не так уж и далеко было идти, всего четыре километра, а потом еще пять, но по такой погоде это казалось подвигом.
Под ногами хлюпал мокрый снег, он же, постепенно превращаясь в проливной дождь, обрушивался на редких прохожих с неба. На проезжей части теснились автомобили и флаеры, а невдалеке при большом желании можно было разглядеть серебристые стрелы поездов метро.
Пока Стас шел до работы, он успел промокнуть почти насквозь. В офисе кое-как просох - там пришлось задержаться, невезучесть никуда не делась. В сторону дома юноша направился только около десяти часов вечера. И лишь отойдя от офиса на километр, он сообразил, что можно было занять деньги на метро у шефини, а она бы потом просто вычла из зарплаты.
Заключительным, как надеялся Стас, аккордом сегодняшней полосы неудачи стал звонок Женьки...
Около месяца назад, на одном из первых собраний будущего Ордена, было принято решение провести небольшой творческий вечер в актовом зале института, и устроить на нем сбор пожертвований в пользу детского дома номер три, находящегося неподалеку от ВИПа. Ветровский побывал там вместе с Алфеевым, когда они выбирали детдом, с которым будут работать в рамках благотворительного проекта. Идея была проста - сперва помочь вещами: одеждой, игрушками, и возможно - техникой, а потом договориться с руководством об организации какого-нибудь кружка или студии для детей, которые после уроков были предоставлены сами себе. Возможность тесно общаться с детьми, заслужить их доверие и уважение - и половина дела сделана! Из детского дома в шестнадцать лет выйдут не озлобленные волчата, живущие по принципу "не верь, не бойся, не проси!", а...
Кто, по логике Стаса, должен был в результате выйти из детского дома, сам Стас до сих пор не смог сформулировать. Об орденопригодности говорить было бы слишком опрометчиво, а термин "нормальные люди", в контексте того, что сейчас считалось нормой, не нравился никому. Впрочем, какая разница? Главное, что эти дети, подростки, юноши и девушки - они будут любимы. Они будут видеть, что это такое, они будут знать, что можно и не так, как принято, что любовь, дружба, взаимопомощь - это не пустые слова из старых глупых сказок, а то, что может и должно быть в жизни любого человека.
На словах все получалось красиво и здорово. На словах Орден можно было бы построить буквально лет за двадцать, всего лишь взяв под свою опеку все детские дома Петербурга. Маленький такой Орден, в рамках одного города - но что мешает потом проводить Поиски? Увы, все это было только на словах. На деле оказалось гораздо сложнее. И страшнее.
После посещения детского дома номер три Стас выкурил подряд полпачки сигарет. Его трясло. Во-первых, от нахлынувших воспоминаний, как он сам жил в таком же приюте для ненужных никому детей, а во-вторых...
Раньше Стек считал, что детдом, где он провел два страшных месяца, есть ад на земле. Но теперь он понял, что ему еще повезло. Пусть невкусно, но их кормили три раза в день. Пусть одевали в обноски, но по крайней мере, в целые, теплые и чистые. Пусть они жили по шесть человек в небольшой комнате, и кровати стояли совсем впритык друг к другу - но это были кровати, на них были одеяла и подушки, и постельное белье, а рядом стояли личные тумбочки. Здесь же...
Он плакал во взрослой жизни лишь однажды, когда крупной дрожью била истерика, когда впервые рассказывал кому-то о своей жизни, когда самоконтроль смыло опьянением от коньяка и теплой, непривычной разморенностью от ощущения тепла. Но идя по коридорам детского дома номер три, вслед за грузной и недоброй Анной Ивановной Сухаревой, местным завучем, Стас едва сдерживал злые слезы. Как можно - так?
Дети проскальзывали мимо едва заметными тенями. Они жили человек по десять в почти не отапливаемых комнатушках, где стояли пустые железные кровати с продавленными, ржавыми сетками, почти все - даже без матрасов. Ни о каких одеялах и подушках, не говоря уже о постельном белье, не шло и речи. Одежда, казалось, была найдена на помойке и так и не выстирана. По коридорам стелился запах немытого тела, застарелой мочи, чего-то прелого, в него периодически вплетался аромат подгнивших овощей. То, чем здесь кормили, Стас даже пробовать не рискнул - желудок и так подскочил к самому горлу, то и дело норовя выскочить наружу.
Сами обитатели детдома были забиты и напуганы, в их глазах, когда удавалось на мгновение поймать чей-нибудь взгляд, отчетливо читались несколько чувств: ненависть к этому жестокому миру размером с похожий на английский концентрационный лагерь детдом, страх перед наказанием, и отчаянное желание выжить - выжить любой ценой. У некоторых желания выжить не было, и Стаса трясло при виде этих маленьких смиренных зомби, которые равнодушно бродили по коридорам и совершенно не боялись умереть.
Воспитательский состав детского дома номер три включал в себя: старика-директора, которому было абсолютно до лампочки все, происходящее вокруг, кроме литературы, русского, и английского, которые он вел, завуча Анну Ивановну, реально руководившую всем и преподававшую математику, физику, и химию, и молодого студента последнего курса педагогического факультета, человека равнодушного и безразличного к чужой боли - он вел все остальные предметы. Также в интернате были: вечно пьяный сторож, он же - дворник, его жена, почти ничем от него не отличающаяся, якобы уборщица, и тетка Клава, имбецилка тридцати лет, которая готовила детям еду. Два раза в день. Или один. Если не забывала.
