Тим Скоренко - Законы прикладной эвтаназии
Варшавский смотрит на заполненный зал через прозрачную с одной стороны стену.
– Вы готовы, Анатолий Филиппович? – спрашивает Алексей.
– Да.
В зале его ждёт кафедра – он может и должен провести всю пресс-конференцию стоя. Даже если она продлится пять часов. Даже десять. Все министры сидят, а он – стоит, и это работает на его имидж несгибаемого человека.
Варшавский идёт твёрдо – его походку должны отметить журналисты в зале. В обыденной жизни так ходить неудобно: чеканя шаг, глядя прямо перед собой, демонстрируя собственную значимость и силу.
Двери тут не традиционные, а силовые. Внешне поле выглядит точно как обычная деревянная дверь, но при появлении министра оно растворяется в воздухе, и через несколько секунд он стоит перед необъятным залом. Гром аплодисментов. Такое ощущение, что он собирается петь и танцевать, а не отвечать на каверзные вопросы.
– Добрый день! – произносит Варшавский.
Он обводит взглядом весь зал, показывая, что рад всех видеть. Электронные переводчики шепчут журналистам приветствия на их языках.
– Это первая моя пресс-конференция за прошедший год. Или даже за два года – это неважно. Важно то, что сегодня я готов ответить на все вопросы, которые волнуют вас, ваших зрителей и читателей.
Камер не видно, но пресс-конференция снимается и транслируется в сеть в прямом эфире.
– Ещё во время предыдущей пресс-конференции я сформулировал для себя цели и задачи нашей встречи. Они заключаются в том, чтобы вы могли получить чистую, незамутнённую информацию о том, что вас интересует и при этом касается моей политической деятельности, будь то дела внешнего космоса…
Тут он демонстративно молчит.
– …или насущные проблемы медицинского характера.
Слишком расплывчато, господин министр. Слишком обтекаемо.
– То есть проблемы борьбы с вринклом.
В зале – гул, шушуканье. Будто вы сами этого не знаете, лицемеры.
– Прошло время, но эти цели и задачи не только не утратили своей значимости, но даже обрели новый смысл, поскольку мировое информационное пространство для этой тематики долгое время было просто закрытым. Сегодня же, к сожалению, в него целенаправленно закачивается поток бессовестной лжи, дезинформации, а порой и откровенных нелепостей. Всё это предназначается вам, и цель инициаторов этой кампании ясна – убедить людей в ошибочности моих суждений, унизить меня, убедить вас в том…
Здесь он делает самую важную паузу. Все предыдущие слова были не более чем вступлением.
– …что вринкл неизлечим!
Гул, отдельные аплодисменты, шебаршение.
И Варшавский наносит последний удар – в прямом смысле слова. Он бьёт кулаком по столу и взрывает зал:
– Вринкл! Излечим!
Это то, чего они ждали. Эпатажа. Получите, это для вас. Варшавский торжествует. Несколько простых слов – и эмоции направлены в верное русло. Теперь вопросы будут задавать только откровенные недоброжелатели. Таких половина зала.
– Прошу всех успокоиться, – громко произносит Варшавский. – Теперь я жду ваших вопросов.
Раньше перед пресс-конференциями говорилось: просим задавать только один вопрос от каждого СМИ. Сегодня всё проще. Как только представитель задал вопрос, выслушал ответ и сел на место, его микрофон отключается. Повторно никто не встанет и не перебьёт коллегу. Собственно, поэтому боятся и перебивать: робот воспримет это как вопрос и отключит микрофон. Жестоко, но позволяет соблюдать регламент. Микрофонов не видно: они встроены в столики журналистов.
Звучит сигнал. Журналисты тренируют реакцию, как можно быстрее пытаясь нажать на кнопку перед собой. Чувствительность – до 0,0000001 секунды. Порядок нажатия на кнопки определяет порядок вопросов. Кто-то видит перед собой число «пять». Кто-то – «пять тысяч». Последнему не повезло – он не сможет задать свой вопрос. Многие снимают вопросы, когда коллега задаёт такой же вопрос. Или меняют их на другие.
Они представляются, но Варшавский не запоминает, кто они и откуда. Незнакомые названия блогов, телеканалов, информационных центров и агентств. Женщины, мужчины, какие-то бесполые персонажи. Вопросы исходят не от личностей, а из толпы. Толпа хочет всё знать. Биомасса под названием «общество».
– Объясните, пожалуйста, для непосвящённых, в чём отличие вашего законопроекта об опытах на людях от существующей практики. Все фармакологические корпорации проводят испытания на объектах с их согласия и за определённую плату…
– Есть вещи, которые нельзя испытать на человеке, потому что это противоречит морально-этическим нормам. Мы можем испытывать транквилизаторы, стимуляторы, различные средства, которые заведомо безопасны и максимум что могут вызвать – лёгкую аллергическую реакцию и понос. (В зале смеются.) Но для лечения вринкла явно нужны более жёсткие средства. Возможно, средство, которое исцелит больного вринклом, будет смертельным ядом для здорового человека, вы не думали об этом? Вы пытались давать больному вринклом цианид или сакситоксин? Может, это исцелит его? Причём нужны, вероятно, не безопасные для здоровья тысячные доли микрограмма, а огромная доза? Десять граммов? Мы не знаем, потому что не можем проверить это. Яды я привёл для примера. На самом деле система гораздо сложнее.
– Почему вы взяли на себя вопросы здравоохранения? Чем занимается министр здравоохранения Европы?
– За последние два года их сменилось полтора десятка. Министерство здравоохранения попросту молчит. Там сидят люди, которые боятся ответственности. Боятся неудачи. А я ручаюсь за успех и потому ничего не боюсь. Я взял на себя ответственность, потому что больше никто не посмел её взять. Кроме того, как действительный министр, я могу вынести на Совет Европы абсолютно любое предложение, даже находящееся вне моей юрисдикции. И я его вынесу, когда меня поддержит Палата депутатов ближнего космоса.
– Вы уверены, что вас поддержат?
– Даже если бы я не был уверен, это стоит того, чтобы пойти на риск. Но я уверен.
– Как к этому законопроекту отнесётся президент Якобсен?
– Я не знаю. Я не обсуждал с ним этот вопрос.
– Господин Варшавский! Сегодня во многих государствах действует закон об активной эвтаназии, который разрешает эту процедуру в случае крайней необходимости. Чем отличается ваша инициатива и почему она вызывает такой протест общественности?
Вопросы, подобные этому, звучат чаще всего. Журналисты уже сто тысяч раз перебрали законопроект по косточкам, но на каждом новом публичном выступлении Варшавский должен опять всё рассказать – для тех, кто успел забыть.
– Я уже не раз рассказывал об этом. Но если это необходимо для прямой трансляции, я расскажу ещё раз. Под современный закон об эвтаназии не попадают больные вринклом, поскольку они являются дееспособными и не имеют опекунов, которые могли бы решить вопрос за них. Они не дети и должны принимать решение самостоятельно. Но вот проблема: здоровый физически самоубийца может забраться на крышу и уйти из этого мира. Если его спасают, его излечивают. Но больной вринклом на той стадии, когда смерть кажется важнее жизни, уже не дееспособен. Он просто не может уйти, потому что не знает, нужно ли ему это. И страдает последний год своего существования. Законопроект предполагает в первую очередь эвтаназию больных вринклом на определённой стадии без согласия самого больного – по требованию родственников и врачей.
